Алексей Арцыбушев: «Вся моя жизнь — сплошное чудо Божье! Скончался художник алексей арцыбушев.

Постоянно ощущаю связь с преподобным

А я и сейчас постоянно чувствую свою связь с преподобным. И, целуя перед сном икону батюшки, подаренную мне еще моей мамой, я прошу его о самых насущных своих нуждах: «Помоги мне видеть, чтобы читать молитвы и Евангелие, помоги ходить, чтобы мог посещать храм Божий и причащаться Святых Христовых Тайн». И вот в свои 93 года я еженедельно участвую в Божественной Литургии и в Таинстве Евхаристии. И вижу белый свет и вас вот сейчас, хотя еще 70 лет назад мне поставлен официальный диагноз, свидетельствующей о полной слепоте обоих глаз...

К вопросу о ваших чудесных, в прямом смысле слова, глазах мы еще вернемся, а сейчас расскажите, пожалуйста, вкратце о том, как ваша столичная дворянская семья оказалась в маленьком Дивеево.

Благодаря моим дедушке с бабушкой. Арцыбушевы хоть и принадлежали к высшему петербургскому обществу, но были в нем «белыми воронами». Они были столь набожны, что над ними подтрунивали: «Все на бал, а Арцыбушевы в церковь». Так вот, дед по отцовской линии, Петр Михайлович Арцыбушев, посетив несколько раз Саров и Дивеево, пожертвовал в 1912 году большую сумму на обитель, и ему были переданы в пользование земля и домик, принадлежавшие ранее Михаилу Васильевичу Мантурову, которого преподобный исцелил от смертельной болезни. После этого Михаил Васильевич стяжал добровольную нищету, переселился в Дивеево и помогал возводить дивеевскую обитель в соответствии с указаниями самого батюшки Серафима...

К мантуровскому домику дедушка, свернувший свое дело в столице, пристроил двенадцать комнат и со всей семьей покинул Петербург. Мы жили в трехстах метрах от монастыря и видели в окна все его соборы. Там и родился я и два моих брата, один из которых - Петр - умер в младенчестве и похоронен внутри Канавки Божьей Матери. Там же через несколько лет были похоронены еще два Петра - мои отец и дед.

А моя мама, Татьяна Александровна Арцыбушева, урожденная Хвостова, осталась вдовой в двадцать четыре года с двумя младенцами на руках - мной и старшим братом Серафимом. Папа скончался от скоротечной чахотки в 1921 году. Его последними словами был наказ моей матери: «Держи детей ближе к Церкви и добру».

Я - сын тайной монахини

Старец Даниловского монастыря Серафим (Климков), в схиме Даниил, долго сомневался перед тем, как постричь в монахини 25-летнюю женщину, воспитанную в блестящих великосветских кругах. Мама настаивала, и тогда старец взял Писание, открыл его наугад, прочел в нем что-то и после этого уже не сомневался в своем решении.

После смерти отца мы жили на иждивении его брата, дяди Миши, директора рыбных промыслов Волги и Каспия. Постоянно он жил в Астрахани и раз в год приезжал в отпуск в Дивеево. В 1930 году, после процесса о «вредительстве» в мясной и рыбной промышленности, дядю расстреляли. И весь наш патриархальный дом рухнул. Все наше имущество, вплоть до детских вещей, было отнято, а мы были вышвырнуты из Дивеева в ссылку в город Муром, где уже жили две мои тетушки-монахини. В Муром вместе с игуменьей Александрой, спасающей главную святыню обители - икону Божией Матери «Умиление», переселились и многие дивеевские сестры.

И вот там, среди муромской шпаны, мы с братом оказались «белыми воронами» - нас нещадно лупили, дразнили, и, чтобы там выжить, мне пришлось «переквалифицироваться». В итоге довольно быстро я сам превратился в уличную шпану. «Правда жизни», тщательно скрываемая от нас в Дивееве, захлестнула меня. Мать работала сутками, мы же, голодные, лазали по чужим садам и огородам. Курить я начал в 13 лет. Однажды, не имея денег на папиросы, я украл у мамы с ее иконочки Тихвинской Божией Матери серебряную ризу, продал ее, а деньги прокурил. На вопрос мамы, кто это сделал, тут же сознался. Мама сказала: «Слушай мои слова и запомни их на всю жизнь. Ты не умрешь до тех пор, пока не сделаешь ризу Матери Божией...» Пятнадцать раз смерть вплотную подходила ко мне: я тонул, умирал от дизентерии, попадал под машину, - и всякий раз отходила...

«Мальчишка не совсем пропавший...»

Прежде всего молитвы матушки моей, конечно, и покровительство преподобного Серафима. Ведь незадолго до моего рождения он приходил к моей маме во сне и дал наказ: назвать меня именем, которое будет в святцах на девятый день после моего рождения. И в то утро, 10 октября 1919 года, когда мама спокойно, с улыбкой на устах произвела меня на свет, все сразу уткнулись в святцы - какое имя там на 9-й день? А там Петр, Иона, Филипп, Гермоген и, наконец, Алексей. Конечно же, Алексей! И хоть преподобный Серафим и здесь дал нам свободу выбора, сомнений не было - Алексеем звали его любимого брата, этим именем меня батюшка и благословил в эту жизнь.

С детства у меня осталась уверенность, что преподобный Серафим постоянно присутствовал в нашем доме. К нему обращались в любых случаях - пропали у бабушки очки, не может объягниться коза: «Преподобный Серафим, помоги!» В период гонений на Церковь Дивеево еще оставалось последним оплотом Православия, и в нашем доме принимали паломников, нищих и странников, часто останавливалось духовенство. Многие из них были потом расстреляны...

Хорошо помню владыку Серафима Звездинского, еще в молодости прозванного Среброустом за свои дивные проповеди. Когда мне исполнилось семь лет, он облачил меня в стихарь, и я стал его посошником. Ему я исповедовал свои первые грехи.

Все это, включая забавные истории вашего служения в Дивеево, вы подробно излагаете в своей книге. А как все же вам из Мурома удалось оказаться в Москве?

В 1935 году по маминому поручению я поехал в Киржач к ее духовному отцу Серафиму (Климкову), где познакомился с Николаем Сергеевичем Романовским, также духовным сыном о. Серафима. Мы проговорили с ним всю ночь, и утром он сказал о. Серафиму: «Я бы хотел взять его в Москву. Мальчишка не совсем пропавший...» Видимо, пять лет моей хулиганской жизни не смогли затмить костяк, заложенный в детстве. Коленька, как я всю жизнь потом называл его, пригласил меня в Москву, дал мне кров, хлеб и образование. С этого момента моя жизнь резко переменилась.

Коленька тоже был в тайном постриге, жил со своей матерью, и вместе с ними за платяным шкафом поселился я. В прошлом блестящий пианист, после травмы Николай Романовский стал учить языки и к моменту нашего знакомства владел двадцатью иностранными языками. Его роль в моей жизни огромна. Он, как опытный кузнец, ковал из меня человека.

Мое чудесное зрение

- А вы видели при этом?

И не просто видел. Тончайшие литографии рисовал, графикой владел. Да что там. Когда в лагерях я самовольно назвался фельдшером, чтобы спастись близ медсанбата, я со временем мастерски внутривенные уколы делал... И сейчас еще молотком и топором неплохо управляюсь, хотя зрение последние два года подсело, и я уже не могу читать и писать - буквы расплываются.

- Как же вы сами оцениваете столь явное чудо со зрением, которого вы объективно давно уже «не имеете»?

Как еще один промысел Божий и заступничество батюшки Серафима. Ведь я был комиссован в 1941 году, ровно за месяц до войны. Брат мой Серафим сгинул, увы, где-то в ленинградских окопах, а я вот почему-то живу до сих пор.

В годы войны я работал электромонтером на Метрострое, а 1944-м поступил в студию ВЦСПС, там же училась Варя, с которой мы полюбили друг друга.

В 1946 году меня арестовали по делу, связанному с подпольным батюшкой о. Владимиром Криволуцким. Я попал на Лубянку, где меня обвинили в участие в деятельности подпольной церкви и даже в подготовке покушения на самого Сталина. На Лубянке мне не давали неделями спать - требовали назвать имена членов, якобы, подпольной организации, обвиняемой в подготовке теракта против Сталина. Я сказал себе: «Из-за меня сюда никто не должен попасть». На допросах я вел себя крайне нагло, смело и уверенно и ни одного обвинительного протокола на себя не подписал, ни одного имени не назвал.

И в лагере нужно уметь выживать...

Да, на 6 лет ИТЛ по решению Особого Совещания при МГБ. Отбывал срок я в лагерях Коми АССР: Воркуте, Абези, Инте. Туда, в Инту, и приехала ко мне моя Варя, там родилась дочь Маришка, которая живет со мной по сию пору.

В своей книге вы подробно рассказываете об ужасах следствия и своей лагерной жизни. Выжить там - самое главное чудо, которое, вероятно, вы пережили в своей жизни. Еще большее чудо - не озлобиться среди этих жутких страданий, не очерстветь сердцем, сохранить веру и душу. Как вам это удавалось?

Сейчас мне кажется, что лагеря и ссылка были спасением для моей души. Все свои мытарства я принимал как заслуженные, как наказание за свои грехи. Поражало, как страдали за свою веру безвинные люди, как стойко сносили они все лишения с благодарностью за свои мучения, за возможность умереть за Христа. В тот период со мной происходило столько чудес и так часто меня касалась милость Божия, что никаких книг не хватит, чтобы все описать, хотя основных событий лагерной жизни я в своей книге касаюсь, конечно же. Сейчас я без всякой ненависти вспоминаю тех вертухаев и множество разных «гражданинов начальников», от которых зависела моя судьба, жизнь, смерть. Зло и ненависть, правящие тогда свой кровавый пир, гасились в душе моей могучей силой самого маленького добра, встречающегося даже там, в пожизненной ссылке на Крайнем Севере.

- Как же вы вернулись опять в столицу, Алексей Петрович?

О Москве поначалу не было и речи, хотя жена моя коренная москвичка и имела в столице квартиру. После окончания срока заключения в 1952 мне объявили приговор: вечная ссылка в Инте Коми АССР, где я получил вид на жительство и оформился на работу в Дом культуры на ставку дворника, хотя реально работал художником. Совместно с другим ссыльным Кириллом Ройтером мы работали там над гипсовыми памятниками И. И. Мечникову, Н. И. Пирогову, И. П. Павлову, И. М. Сеченову, И. В. Сталину. А за роспись стен ресторана в Инте мне удалось получить денег и построить «всем миром» из ящиков и картона собственный дом, где собирались постоянно многие ссыльные, называя наше скромное жилище московским домом за уют и гостеприимство нашей семьи.

Вырвались мы оттуда чудом в 1956 году, но жить в Москве не имели права - сколько я ни писал в прокуратуру, мне отказывали в реабилитации, потому что я обвинялся в подготовке покушения на Сталина. После очередного посещения прокуратуры, потеряв всякую надежду, я ехал на электричке в Александров, где мы были прописаны. Подъезжая к Загорску, я вдруг почувствовал, что должен сойти: какая-то сила выпихивала меня из вагона. Я пошел к мощам преподобного Сергия, крича в своем сердце: «Хоть ты мне помоги!» Приложился и совершенно успокоился. В тот же день в Александрове Коленька Романовский, который тоже там жил, встретился с человеком, подтвердившим потерянные материалы очной ставки, благодаря чему обвинения в терроре с нас были сняты. Мы были реабилитированы!

Обрел спасение в храме пророка Илии

Алеша, а ты носишь крестик?

Нет, не ношу.

А причащался давно?

Ну вот, а хочешь быть здоровым...

После этого я пошел в храм пророка Илии в Обыденском переулке. Я знал, что там мое спасение. Я встал на колени перед иконой Божией Матери «Нечаянная Радость», как и грешник, изображенный на ней, и сердцем крикнул: «Помоги!» И в моей жизни наступил перелом. Это было в 1963 году. Я начал ходить в Обыденский. Там каждый понедельник читался акафист преподобному Серафиму - Дивеево снова очутилось рядом. Акафист читал о. Александр, который впоследствии ввел меня в алтарь. В этом храме я встретил удивительного священника о. Владимира Смирнова - на восемнадцать лет, до своей кончины, он стал моим духовным отцом... Я выздоровел, призрак смерти отошел от меня.

В 60-е годы, в разгар хрущевского гонения на Церковь, было не так много духовно мужественных пастырей. Отец Владимир ничего не боялся. Он тайно крестил, венчал, причащал. Церковь в те годы была в рабстве. Сейчас, когда она стала свободной, мы часто не знаем, что делать. Сейчас делается какой-то упор на внешнее. А где же любовь?

И снова - Дивеево

Однажды, уже после смерти о. Владимира, я очутился в доме о. Виктора Шаповальникова. У него хранилась та самая чудотворная икона Божией Матери «Умиление», перед которой скончался прп. Серафим. Я стал со слезами умиления молиться перед ней, и Матерь Божия снова открыла передо мной «милосердия двери». Она дала мне возможность вернуться в Дивеево, чтобы там послужить Ей.

А было это так. В марте 1990 года я получил письмо от Сони Булгаковой - монахини Серафимы: «Проснись, что спишь? Нам отдали Троицкий собор. Ты художник, ты должен помочь реставрировать прежний иконостас. Неужели у тебя хватит духу отказаться?.. Подруга твоей матери монахиня Серафима». Я понял, что это мать меня зовет в Дивеево.

Я проснулся и поехал. Митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай благословил меня на эту работу, но денег не дал и даже не пообещал. А деньги там требовались огромные, даже по самым скромным оценкам и запросам реставраторов и художников, которых мне чудом, опять-таки, удалось найти в Москве.

И мне пришлось выкручиваться, привлекать своих зарубежных родственников, которым удалось эмигрировать после Октябрьской революции. Для сбора пожертвований моя троюродная сестра Наталья Хвостова основала в Париже благотворительный Фонд помощи, я писал статьи в газете «Русская мысль», передав информацию о наших нуждах на радио «Свобода» в Америке, писал Солженицыну и другим известным русским эмигрантам. На собранные средства и велись работы по восстановлению прежнего иконостаса Троицкого собора, киотов для икон батюшки Серафима и Божьей Матери в Дивееве и сени над ракой преподобного.

Как я выполнил материнский наказ

Да, произошло это, когда икону Божией Матери «Умиление» о. Виктор Шаповальников передал Патриарху Алексию. И я написал Святейшему прошение, попросил благословения на создание ризы на эту икону, подобной той, в которой образ был сфотографирован в книге «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря». Патриарх ответил: «Бог благословит это святое дело». Риза была сделана, я передал ее Патриарху, и мы вместе надели ее на икону. Так я выполнил наказ моей матери спустя 60 лет.

- А как вы стали писателем?

В середине 80-х годов о. Александр Егоров из храма пророка Илии благословил меня писать обо всем, что я вспомню. Я сначала отказывался, оправдываясь тем, что я не писатель, а художник, а он говорит: «Пишите. Это нужно тем, кто будет после нас жить!» Я начал писать, и так легко все пошло, так ярко стали проявляться события прошлого, что я даже усилий особых не прикладывал вроде...

И очень интересно, даже увлекательно получилось. Но вы же писали, когда еще вряд ли был шанс такую книгу издать?

А я все равно писал и не особо переживал, что рукопись пролежала в столе 14 лет. Потом я решился дать ее прочесть своему духовнику - о. Владимиру. Он прочел и за свой счет издал 300 экземпляров. Они мгновенно разошлись, и тогда нашелся спонсор, который издал книгу тиражом уже в 5000 экземпляров. Но и их уже нет. Может, вы найдете теперь издателя? Ведь не случайно мы с вами встретились.

- Вы не верите в случайность встреч?

Нет ничего случайного в мире. И, оглядываясь на свою жизнь, я вижу, что вся она - сплошное чудо Божие, милость Божия, несмотря на тяжкие времена и тяжкие падения. Во всех превратностях моей жизни милосердия двери всегда открывались предо мною, то ли за чьи-то молитвы, то ли по заступничеству перед Божьей Матерью за меня, грешного, преподобного Серафима, которого я всю жизнь чту как своего небесного покровителя.

- Я слышала, что в этом году с вами сделал серию телепередач известный протоиерей?

Да, зимой этого года мы беседовали в этом доме с отцом Димитрием, нас снимали, а потом показывали по каналу «Спас». Все эти передачи хранятся на сайте о. Димитрия под названием «Диалог под часами. Алексей Петрович Арцыбушев и протоиерей Димитрий Смирнов» в трех частях. Первая часть называется «Потомок Рюриковичей», вторая - «Хождение по мукам», а третья - «Дела церковные». Записи эти можно смотреть и тиражировать.

- Что сейчас является главной вашей заботой, Алексей Петрович?

Самая большая моя боль сегодня - это принцип канонизации новомучеников и исповедников российских. Я считаю, что принимать решение о канонизации на основании следственных дел нельзя, потому что они лжесвидетельствуют о жизни пострадавших за веру. К арестованным применялись настолько жестокие и изнуряющие методы допросов, что, доведенные до отчаяния и лишенные сил, они могли подписывать какие угодно протоколы, на основании которых и были затем сфабрикованы против них дела. Об этом мне известно не понаслышке. Я написал письмо Патриарху Кириллу, утверждая в нем, что канонизировать новомучеников по протоколам следствия - это значит искать врагов, поступать как инквизиция. Письмо это не дошло до Святейшего. И только после его публикации в Интернете два года спустя Патриарх собрал у себя комиссию по канонизации и зачитал при всех это письмо. Многие члены комиссии согласились с ним, к руководству пришли другие люди, и сейчас есть надежда на пересмотр принципов канонизации и выявления тех безвинных мучеников, вся жизнь которых была явственным примером жизни по вере. Жизненный опыт привел меня к осознанию главной своей задачи - сохранить память о тех людях, которых Господь дал мне в Учителя в истинном смысле этого слова. Наверное, поэтому Господь и дает мне силы, несмотря на преклонный возраст, чтобы я мог встречаться с людьми, писать и издавать свои книги.

Спасибо за интересную беседу, Алексей Петрович. Напишите, пожалуйста, несколько слов пожеланий читателям газеты «Вечный Зов».

- Хорошо, напишу с Божьей помощью. Только заранее прошу простить мне мой почерк. Почерк человека, которому более 70 лет назад врачи поставили диагноз: полная слепота...

Внук министра юстиции и министра внутренних дел Российской Империи Александра Алексеевича Хвостова, сын тайной монахини в миру м. Таисии, родился он в Дивееве, в доме Михаила Васильевича Мантурова - одного из создателей этого любимого детища преподобного Серафима.

1919 - Родился в с. Дивеево Нижегородской губернии. Отец – Петр Арцыбушев. Мать – Татьяна Александровна Арцыбушева (урожденная Хвостова, в монашесте Таисия), дочь министра юстиции царского правительства Александра Алексеевича Хвостова.
1921 - Смерть отца.
1930 - Ссылка вместе с матерью в Муром.
1936–1939 - Учеба в Московском художественно-полиграфическом училище.
1944–1946 - Учеба в художественной студии ВЦСПС.
1946 - Арест. Приговор к 6 годам лагерей.
1952 - Освобождения из лагеря. Объявление приговора: вечная ссылка в Коми АССР.
1954 - Отмена ссылки.
1956 - Реабилитация.
1982 - Работа над воспоминаниями.

«ЗДЕСЬ ТАЙНО БОЖИЙ ГРАД ЖИВЕТ»

Алексей Петрович Арцыбушев. Имя это вряд ли что скажет даже искушенному читателю. Но, уверен, стоит лишь перечислить то, к чему он был причастен за свою более чем 90-летнюю жизнь, многим он окажется человеком весьма близким. Впрочем, судите сами…

Внук министра юстиции и министра внутренних дел Российской Империи Александра Алексеевича Хвостова («старого Хвостова», как называли его в своей переписке Царственные Мученики), сын тайной монахини в миру м. Таисии (постриженицы старцев известных своей твердостью в вере и уставной строгостью московского Даниловского монастыря), родился он в Дивееве, в доме Михаила Васильевича Мантурова - одного из создателей этого любимого детища преподобного Серафима.

Первые шаги по земле, исхоженной стопочками Царицы Небесной. Детство, совпавшее с предзакатными годами существования будущей Великой женской Лавры, перед самым осквернением ее «бесами русской революции», буквально со всей России устремился неостановимый поток паломников. Здесь перед «погружением во тьму» Святая Русь получала во укрепление Батюшкино благословение.

И каких только людей здесь не было! Простые мужики и бывшие царские сановники, епископы и монахи, студенты, профессора и фабричные работницы. Будущие церковно-прославленные и безвестные мученики и страдальцы. Многие из них заворачивали в гостеприимный дом Арцыбушевых, располагавшийся в трехстах метрах от построенной еще матушкой-первоначальницей Александрой Казанской церкви, той самой, которой, по обетованию Серафимову, суждено стать «ядрышком» будущего чудного Нового собора….

В этом-то домике незаметно возрастал мальчик - внук, сын и племянник монахинь, посошник священномученика епископа Серафима (Звездинского), еще в молодости за свои дивные проповеди прозванного Среброустом.

Потом был разгон Дивеева, высылка в Муром. Улица с ее беспощадными законами. «Чтобы выжить, я должен был стать таким, как все мои сверстники». Но не стал.

Этот внутренний дивеевский стержень не позволит ему и в дальнейшем сломаться, поможет каждый раз после очередного падения встать и идти дальше.

Впрочем, рассказывать о жизни Арцыбушева — это значит пересказывать его книгу. Делать мы это, разумеется, не будем. Но обойти одно из его жизненных обстоятельств все-таки невозможно. Имеем в виду 10-летнее пребывание Алексея Петровича в лагерях и ссылке в послевоенное время, подробно описанное в его повествовании.

Лагерная тема для большинства из нас связана с именами В. Шаламова и А. Солженицына. Это описание ада на земле, созданного для одних людей людьми другими, соотечественниками, часто товарищами по работе, соседями, а иногда даже родственниками. Иногда кажется (по густоте сконцентрированного зла), что человеку там просто не выжить. Жестокая проза, но, наверное, необходимая, чтобы пробудить нашу спящую совесть.

Арцыбушева же все по-другому. Нет, в его заполярной зоне не было легче. И лагеря те же, и время то же. Просто весь тот ужас прошел через восприятие человека глубоко верующего.
…Все мытарства, выпавшие на мою долю, - пишет А.П. Арцыбушев, - принимал как заслуженное, как наказание за свои грехи. Такая внутренняя позиция справедливости наказания, ее необходимости для меня, помогала мне и поддерживала в трудные минуты жизни. Внутри себя, в своей душе, я все принял как должное, как необходимое для меня испытание «.

Нет, это вовсе не толстовство с его «непротивлением злу силой».

Именно активное сопротивление - злу (на следствии и в лагере) - помогло ему выжить и выйти на свободу. В лагерном формуляре для сведения конвоя так и значилось: «Дерзок! Скользок на ноги!»

Читаешь все это, а на память невольно приходит житие преподобного Ефрема Сирина. Этот сын землевладельца из г. Низибии в Месопотамии, живший в IV веке, в юном возрасте отличался раздражительностью и безрассудством. Ложно обвиненный в краже овец, он попал в темницу. Вскоре туда ввергли еще двоих, также невиновных в этом преступлении. Там на восьмой день во сне он услышал голос: «Будь благочестив и уразумеешь Промысл; перебери в мыслях, о чем ты думал и что делал, и по себе дознаешь, что эти люди страждут не несправедливо, но не избегнут наказания и виновные». Эти слова так поразили юношу, вспомнившего прошлые свои грехи, что после этого он твердо стал на путь исправления.

Этот высокий христианский дух явственен и вот в словах Алексея Петровича: «вспоминаю без всякой ненависти и озлобления и всех вертухаев и множество разных «гражданинов начальников», от которых зависела моя судьба, жизнь, смерть. Зло и ненависть, правящие тогда свой кровавый пир, гасились в душе моей могучей силой самого маленького добра, живущего даже в самом тщедушном теле последнего доходяги. Эту силу всепобеждающего человеческого добра я ощущал на себе, оказавшись и в пожизненной ссылке все на том же Крайнем Севере, но уже без привычного своего номера У-102 на спине».

Здесь мы подходим к стержню, лейтмотиву всего в целом повествования Алексея Петровича Арцыбушева. «Вспоминая всю свою прожитую жизнь,- пишет он, - в особенности сейчас, когда я пишу о ней, свидетельствую: МИЛОСЕРДИЯ ДВЕРИ ВСЕГДА БЫЛИ ОТКРЫТЫ!

В тяжелые моменты и обстоятельства всегда приходила помощь — неожиданная и чудесная».

Прошли годы. Позади лагерь, ссылка. Возвращение к нормальной жизни. Без колючей проволоки, лая сторожевых псов, окриков конвоиров, пронизывающих ночь лучей прожекторов, без обязательных отметок в комендатуре и вообще без отношения к себе как к недочеловеку. Семья. Работа в комбинате графического искусства. Жизненные падения и восстания. Много было всего… И вновь в его жизнь вошло Дивеево. Возвращение в мир детства. Работы по восстановлению иконостаса Троицкого собора Серафимо-Дивеевского монастыря. Таким, каким он помнил его, до того как во вьюжный декабрьский день 1930 года его с семьей изгнали из дивеевского гнезда. Причастность к изготовлению ризы на вышедшую в июне 1991 года из долголетнего затвора Великую Дивеевскую святыню — образ Божией Матери «Умиление» — келейную икону преподобного Серафима, перед которой он и предал дух свой Богу. Сошлись начала и концы…

Сергей Фомин

Часть 1. Потомок Рюриковичей

Как говорит о себе Алексей Петрович, он простой человек, а вся его жизнь состоит из удивительных событий, произошедших по милости Божьей, по ходатайству Божьей Матери и прп. Серафима Саровского, который был как будто членом их семьи. Встреча с Алексеем Петровичем открывает человека другой, досоветской эпохи, поэтому во время общения с ним, ощущается, насколько велик тот духовный и культурный разрыв, который отделяет нас от людей, живших в начале XX в.

Закваску веры Алексей Петрович получил в Дивеевском монастыре, «у стен» которого он родился в 1919 году. Его дед Петр Михайлович Арцыбушев был нотариусом Его Величества, и много благодетельствовал Дивеевской обители. Уйдя в отставку, купил дом в селе Дивеево, некогда принадлежавший Михаилу Васильевичу Мантурову. Второй дедушка Хвостов Александр Алексеевич, был министром юстиции и внутренних дел в правительстве Государя Императора Николая II. Обе семьи, по линии отца и матери, отличались благочестием, отсутствием светскости и даже слыли из-за этого в дворянской среде «белыми воронами». Про деда и бабку Арцыбушевых, когда они еще жили в Петербурге, говорили: «Все на бал, а Арцыбушевы в церковь».

Отец Арцыбушева умер, когда мальчику было три года. Овдовев в 24 года и оставшись с двумя детьми, его мама приняла тайный постриг в Даниловском монастыре с именем Таисия. На монашество ее благословил старец Алексий Зосимовский, а духовным наставником ее был архимандрит Серафим (Климков), в схиме Даниил. В Дивееве ее духовным отцом был владыка Серафим (Звездинский), у которого семилетний Алеша был посошником. Благодаря монахине Таисии до нас дошли проповеди владыки Серафима о Божественной Литургии, сказанные им в ссылке в Дивеево, а также записки об о. Серафиме (Климкове), ссыльном архимандрите Даниловского монастыря. Алексей Петрович свидетельствует, что это были духовно прозорливые люди. В те времена о. Серафим говорил, что скоро в монастырях ничего не будет, кроме работы.

Таисия (Арцыбушева) стала монахиней в миру, решив отдать свою жизнь целиком служению Христу. Ее церковная жизнь проходила в кругу «непоминающих», в «потаенной», как ее называет Алексей Петрович, церкви. Ее составляли священники и их паства, которые не приняли декларацию митр. Сергия (Страгородского) 1927 года и ушли в подполье, совершая богослужение в частных домах в самой простой обстановке. По свидетельству Алексея Петровича, «потаенщики» или «тихвинцы» (по имени ) не учиняли раскола, и не препятствовали никому из верующих ходить в храмы к священникам, принявшим декларацию и признавших митр. Сергия местоблюстителем патриаршего престола. Про «непоминающих» священников и епископов Алексей Петрович говорит: «Это было самое духовное духовенство». Хотя священники и жили под угрозой получить пулю в лоб, а их паства - попасть в лагеря, они не боясь ни смерти, ни лишений, ежедневно совершали богослужения.

Материнская любовь монахини Таисии, мудрость в вопросах воспитания и подвиг веры заложили в Алексее Петровиче тот стержень, благодаря которому ему самому удалось пройти лагеря и после многих искушений и падений снова вернуться к Богу и в Церковь. Он перенял у мамы принцип: пусть я лучше умру, но никто не сядет из-за меня, - и исполнил его. Кроме того, у матери Арцыбушев научился азам медицины, и, работая по дерзновению в лагере фельдшером, помогал тяжело больным и умирающим в условиях отсутствия даже простейших лекарств.

Алексей Петрович давно живет в уединении, в своем доме под Можайском, и до сих пор, несмотря на 92-летний возраст, сильно ослабленный слух, плохое зрение, больные ноги ежевоскресно служит алтарником в местном храме. К нему на беседы приезжают московские священники, с его мнением в церкви считаются. А сам он говорит, что сейчас в нем живет его мать, умершая при неясных обстоятельствах в 47 лет. По его рассказам, она была человеком, который, работая в туберкулезном диспансере с риском заразиться самому, открыто молился за умирающих, облегчая их страдания, покупал и продавал дома, переезжая с места на место, спасая «потаенного» батюшку от ареста, выбегая из горящего дома, хватал не «шмотки», а иконы. Для Алексея Петровича, да и для нас это опыт крестоношения. «Вера - это постоянная борьба с самим собой», - говорит Алексей Петрович, сетуя на то, что церковная жизнь сейчас зачастую приобретает лишь внешние формы, заботясь больше о вопросах, с какой стороны кусать просфорку.

Сейчас самая большая боль и забота Алексея Петровича - это принцип канонизации новомучеников и исповедников российских. Недавно он опубликовал в Интернете письмо к патриарху Кириллу, в котором написал, что принимать решение о канонизации на основании следственных дел нельзя, потому что они лжесвидетельствуют о жизни пострадавших за веру. «Канонизировать новомучеников по протоколам следствия - это значит искать врагов, поступать как инквизиция», - со свойственной ему прямотой утверждает Арцыбушев. К арестованным применялись настолько жестокие и изнуряющие методы допросов, что доведенные до отчаяния и лишенные сил, они могли подписывать какие угодно протоколы, вкладываемые затем в сфабрикованные против них дела. О том, что такое допросы, Арцыбушев знает не понаслышке. В 1946 году его арестовали как входящего в круг знакомых «подпольного» священника о. Владимира Криволуцкого и осудили на шесть лет лагерей.

Алексей Петрович говорит, что чем дольше он живет, тем более явственным становится для него опыт жизни по вере, свидетелем которого он был в детстве. Он видит своей задачей сохранить память о тех людях, которых Господь дал ему в учителя, поэтому делает усилия, несмотря на преклонный возраст, чтобы встречаться с людьми, писать и издавать книги.

СПРАВКА

Из письма Святейшему Патриарху Алексея Петровича Арцыбушева, художника, 1919 г.р.

Как у меня, так и у многих людей прошедших через жернова сталинских репрессий, некоторые методы работы Комиссии по канонизации новомучеников при Священном Синоде Русской Православной Церкви вызывают недоумение и несогласие. С нашей точки зрения абсолютно недопустимо принимать решения о прославлении исповедников прошедших допросы ОГПУ-НКВД-МГБ на основании протоколов допросов и следственных дел. Это недопустимо для принятия решений о святости новомучеников. По архивным материалам следствия достоинство или не достоинство поведения того или иного подсудимого невозможно установить, и вот почему:

С момента ареста и на протяжении всех месяцев следствия, человека доводили до состояния невменяемости всевозможными методами. После 12-часовых ночных допросов в течение 3-4 недель, без права спать днем, человек мог быть духовно и психологически сломлен. Нужно иметь в виду и те физические пытки, которые применялись к тем, кто не желал подписывать протоколы: карцеры с холодной водой по колено, отбивали почки, топтали сапогами, выбивали зубы, подмешивали в баланду транквилизаторы, лишавшие человека энергии сопротивления. Неудивительно ли, что при этом человек часто подписывал протоколы допроса, не читая. А следователям это давало возможность фальсифицировать все показания подследственного по своему усмотрению.

Главной задачей карательных органов тех времен было состряпать дело на ни в чем не повинного человека и лишить его не только жизни, но и собственного достоинства. В особенности это практиковалось в отношении священнослужителей. В протоколах допросов священнослужителей, а также мирян и монашествующих, могут быть «отречения от Бога и от сана», называния имен и «свидетельство против них» и другие угодные следователям «признания», которых не было. Я знаю, как это делалось. Со мною всё это пытались проделать, но я был молод и сумел не подписать лжи. Я один из свидетелей этих преступлений против человечности, против достоинства и чести личности, и я свидетельствую: протоколы допросов НЕ МОГУТ БЫТЬ ПРИНЯТЫ ЦЕРКОВЬЮ КАК ДОСТОВЕРНЫЙ ДОКУМЕНТ! Материалам следствия нельзя верить!

Я понимаю, что следственные дела необходимо изучать, и принимать «их к сведению», но на их основании нельзя принимать решений о достоинстве или не достоинстве подвижников и исповедников быть причисленными к лику новомучеников.

Мне представляется, что члены синодальной комиссии не могут забывать о применявшихся тогда, в годы гонений, пытках и фальсификациях, когда рассматривают дела тех исповедников, которые прошли через следственные органы НКВД. Если члены КОМИССИИ прошли бы через эти «круги ада», то они бы себя канонизировали безоговорочно и прижизненно. А пока, комиссия не допустила бы в рай: разбойника «благоразумного», изучив его «разбойное досье»; мученика Вонифатия, который до мученической кончины жил блудно. Не было бы у нас 40 мучеников, а было бы - только 39, потому что одного струсившего заменил конвоир, ведший их на мучение. Конвоир-мучитель стал сороковым мучеником. Таких примеров можно найти много среди мучеников времен гонений на христианство. Человек, отдавший свою жизнь за веру во Христа, своей кровью «искупает» грехи всей жизни. Признавая это, Церковь на могилах их служила Литургию. Так почему же сейчас комиссия по канонизации, рассматривая архивы дьявольской власти, лживые от начала до конца, доверяет им?

К примеру: архиепископ Серафим (Звездинский) - достоин, а архиепископ Арсений (Жадановский) - не достоин, «плохо вел себя на следствии»; архиепископ Федор (Поздеевский), «Даниловский», как мы его называли, расстрелянный как и все, НЕ достоин, по архивным материалам КГБ. Священники Михаил Шик, Сергий Сидоров и иеромонах Андрей (Эльбсон) лежат в бутовских рвах вместе со священником Петром Петриковым. Но - сщмч. Петр Петриков - достоин, а оо. Михаил, Сергий и Андрей - нет. Это, по мнению комиссии, а любви Божьей также? Выходит, Владыка, что мы предлагаем Богу святых, а не Он нам?!

Схиархимандрит Даниил (Климков), был представлен на канонизацию и отвергнут комиссией со странной, сталинских времен, формулировкой «не достоин, как изменник родины». Невольно спрашиваешь себя - комиссия при Синоде, или... ?

В 1941 году из Вереи, оккупированной немцами, о. Даниил Климков ушел к себе на родину в г. Львов, где служил в православном храме. При отступлении немцев, он не ушел на запад, а как русский священник, остался, и был тут же арестован и приговорён к 10 годам «за измену родине». А где сама измена? И Верея и Львов были городами СССР. Нет измены, так почему же её нашла комиссия? По архивным формулировкам КГБ сталинских времен, уничтоживших миллионы ни в чем не повинных людей, а также «бесчисленное» количество русского духовенства?!

Ваше Святейшество, я поднимаю перед Вами не вопросы частного плана, а вопросы жизни Церкви, Которой, к нашей радости, Вы есть Первоиерарх. Вопрос этот, видимо, можно сформулировать так: каковы методы и практика рассмотрения дел исповедников Русской Православной Церкви.

С глубоким уважением, Алексей Арцыбушев

Моя биография

Я родился в 1919 году в с. Дивеево, у стен Дивеевской обители, рядом с которым прошло мое детство. Дед мой П.М. Арцыбушев был нотариусом Его Величества, и много благодетельствовал Дивеевской обители. Уйдя в отставку, переехал в Дивеево. Две его дочери ушли в монастырь и окончили жизнь одна в схиме, другая в мантии. Второй мой дедушка, Хвостов Александр Алексеевич, был министром юстиции и внутренних дел в правительстве Государя Императора Николая II. Его жена, по смерти мужа, по благословению старца Алексия Зосимовского приняла постриг с именем Митрофания. Её дочь Екатерина, после смерти матери приняла постриг с именем Евдокия. Мать моя, по смерти моего отца, в 1921 году, овдовев в 24 года, приняла тайный постриг в Даниловском монастыре с именем Таисия. На монашество ее благословил старец Алексий Зосимовский, а духовным наставником ее был архимандрит Серафим (Климков), в схиме Даниил. В Дивееве ее духовным отцом был владыка Серафим (Звездинский), у которого я был посошником, когда мне было семь лет.

В 1946 г. я был арестовал по «церковному делу непоминающих», после ареста священника Владимира Криволуцкого. За 8 месяцев следствия на Лубянке я прошел все круги ада, которые я описываю Вам в своем обращении. Решением ОСО я был приговорен к 6 годам ИТЛ, с последующей вечной ссылкой за полярный круг. Приговорен я был, как сказано было в решении ОСО, «За участие в антисоветском церковном подполье, ставящем своей целью свержение советской власти и восстановление монархии в стране». Не правда ли смешно, если бы не было так грустно? Хорошо, что не расстреляли! После реабилитации в 1956 году, я стал членом Союза Художников СССР.

Спустя много, много лет я написал и издал восемь книг о невыдуманных мною, а пережитых событиях: «Милосердия двери», «Сокровенная жизнь души», «Горе имеем сердца», «Саров и Дивеево. Память сердца», «Матушка Евдокия. Самарканд, храм Георгия Победоносца», «Возвращение» и др.

Художнику нынешней осенью исполнилось 95 лет

Он пережил и смерть самых близких ему людей, и голод, и воркутинские лагеря, и другие невзгоды. Выжить в нечеловеческих условиях и сохранить душевную доброту ему помогла вера в Бога. Родившийся в Дивееве, он в 90-х годах прошлого века много сделал для возрождения храмов одного из главных духовных центров России.

Нотариус Его Величества

Род Арцыбушевых ведет свою историю с давних времен. Дед по отцу, Пётр Михайлович, был нотариусом двора императора Александра III, а затем и Николая II. Дед по материнской линии, Александр Алексеевич Хвостов – министром юстиции, а затем министром внутренних дел. Честный и бескомпромиссный, в отличие от другого Хвостова, Алексея Николаевича, нижегородского губернатора, он поплатился своим постом за арест проворовавшегося военного министра Сухомлинова и взяточника Манусевича-Мануйлова – особ, приближенных к императрице Александре Федоровне. Когда та стала настаивать на их освобождении, Алексей Николаевич отказался прекратить следствие, сказав:

Моя совесть, ваше величество, не позволяет мне повиноваться вам.

Пётр Михайлович Арцыбушев, как и Александр Алексеевич Хвостов, был глубоко религиозным человеком. Серафима Саровского считал величайшим российским святым. И после открытия его мощей приобрел в Дивееве участок земли.

Выбор нотариуса его величества был не случаен. Вместе с женой Екатериной Юрьевной он хотел обрести вечный покой именно здесь, в святых для русского человека местах. Дед Алексея Петровича пожертвовал Дивеевской обители деньги для отливки колоколов, пристроил к домику прежнего хозяева сначала семь, а потом еще пять комнат и огромную кухню.

Алексей родился, когда в России свирепствовали разруха и голод. Зимой 1921 года, в самые тяжелые времена, его отец Пётр Петрович поехал менять какие-то еще остававшиеся вещи на продукты, но сильно простудился и слег. Из болезни уже не выкарабкался. Его похоронили на монастырском кладбище, которое при Сталине сровняли с землей. Татьяна Алексеевна овдовела в 24 года, осталась с двумя малолетними детьми на руках. И она становится тайной монахиней, приняв имя Таисия.

Справка МК

Икона Божией Матери «Умиление» находилась до 1927 года в Троицком соборе Серафимо-Дивеевского монастыря. Для нее была изготовлена позолоченная риза. Ещу одну ризу с драгоценными камнями подарил монастырю Николай II. После закрытия монастыря в 1927 году епископ Серафим (Звездинский), архиепископ Тамбовский Зиновий (Дроздов) и игуменья Александра были арестованы и отправлены в Москву. По освобождении матушка Александра с несколькими сестрами поселилась в Муроме, сумев сберечь чудотворный образ иконы Божией Матери «Умиление» вместе с остальными вещами батюшки Серафима. После ее смерти в 1941 году образ хранила монахиня Мария (Баринова), а затем протоиерей Виктор Шаповальников. Драгоценная риза, подаренная Николаем II, была закопана в саду Шаповальникова. В 1991 году икона, оклад и вещи преподобного были переданы Шаповальниковым патриарху Московскому и всея Руси Алексию II. В настоящее время икона Божией Матери «Умиление» в праздник Похвалы Пресвятой Богородицы выносится на всеобщее поклонение в Патриарший Богоявленский собор в Москве. В Троицком соборе Серафимо-Дивеевского монастыря находится копия иконы Божией Матери «Умиление». Еще один список с нее хранил у себя в течение сорока лет сам Алексей Арцыбушев. Он передал ее в дар строящемуся храму преподобного Серафима Саровского в Голицыно.

А темницы уже готовились...

Алексея и его брата Серафима воспитывал дядя, Михаил Петрович. Несмотря на свое происхождение, он занимал высокие должности при большевиках, командовал всеми рыбными промыслами Нижней Волги и Каспия. Дома бывал редко, воспитание детей целиком лежало на священнослужителях Дивеева и на матери. «Воспитывали нас так, будто завтра коммунизм исчезнет и все вернется на свое место, - вспоминал Арцыбушев. - Мы были полностью исключены из жизни общества. В школу не ходили, при доме жили наши учительницы, сменяя друг друга, - все почему-то были Аннами. Семья жила по монастырским правилам. Нас учили церковнославянскому языку, мы читали Библию, жития святых и бесчисленные акафисты».

Вот один из эпизодов раннего детства, приведенный Алексеем Петровичем в книге воспоминаний «Милосердия двери»: «Мы идем с мамой, окутанные гулким звоном всех монастырских колоколов, солнечными, закатными лучами летнего вечера по аллее цветущих лип от колокольни в торжественный собор. Он освещен одними лампадами, которые, как по волшебству, в мгновение ока загораются от бегущего огонька, по волшебной ниточке от лампады к лампаде, и вот уже все паникадило в центре собора мерцает тихим молитвенным светом… Начинается всенощная - длинная, монастырская. «Изведи из темницы душу мою», - нараспев произносит канонарх... Из какой это темницы, думаю я, они так просят извести душу мою? А темницы уже готовились, всем, и нам, и им - всей России».

Но годы, проведенные в Дивееве, запомнились Арцебушеву на всю жизнь. «Смотря сейчас с высоты прожитых мною лет на свое детство, - писал он, - я вижу, как много эти годы вложили в мою душу неповторимо прекрасного, слепив основной костяк, который не смогла сломать вся последующая за детством мрачная преисподняя».

Другой Серафим

«В тяжелые моменты и обстоятельства всегда приходила помощь - неожиданная и чудесная», - таков лейтмотив книг Алексея Петровича Арцыбушева. И в его жизни это было действительно так. Художник считает, что многим обязан архимандриту Чудова монастыря отцу Серафиму (в миру Звездинскому).

Он прибыл в Дивеево 17 июля 1926 года. Ссыльный епископ был свидетелем того, как мощи преподобного Серафима Саровского вывозили в неизвестном направлении. Не раз бывал в доме Арцыбушевых.

«Первую свою исповедь, когда мне минуло семь лет, я принес ему, - вспоминал Алексей Петрович. – О, как бы я хотел принести ему сейчас исповедь за всю свою многогрешную жизнь в ее приближающемся конце. Но нет владыки, как и многих».

Отца Серафима арестовали 21 сентября 1927 года и сослали сначала во Владимирскую губернию, а потом в Казахстан. Мать художника взяли после того, как в 1930 году объявили вредителем и расстреляли Михаила Арцыбушева.

Татьяну Алексеевну с двумя детьми отправили в Муром. Ссыльных не жаловали. Смертным боем били мальчишки Алексея и Серафима. Но они научились давать отпор. Добро, как поняли оба, должно быть с кулаками.

В 1937 году мать Арцыбушева арестовали. На допросах выяснилось, что на нее написали донос, будто она шпионка(работала переводчицей на патронном заводе, который строили немцы, и была ими завербована). Но Татьяна Алексеевна не знала немецкого языка и переводчицей не работала. Ее не хотели слушать и добивались, чтобы она призналась в измене Родине. Так продолжалось почти восемь месяцев, пока за решеткой не оказался шеф НКВД Николай Ежов. И Татьяну неожиданно освободили. Отца Серафима расстреляли 26 августа 1937 года.

Художников тоже не жаловали

Еще до ареста матери Алексей Арцыбушев поступил в Московское художественно-полиграфическое училище. Он давно мечтал стать художником, но осенью 1939 года его призвали в армию и определили в Киевскую сержантскую школу. И тут обнаружилась тяжелая глазная болезнь - его комиссовали. Врачи не исключали наступление слепоты в самое ближайшее время. Но Алексею надо было жить, чем-то питаться - он устраивается на работу трактористом в колхоз.

Вскоре начинается Великая Отечественная, и ему снова приходит повестка из военкомата. И возникает странная ситуация. Несмотря на то, что Арцыбушев освобожден от воинской обязанности, против него возбуждают уголовное дело. Якобы, он уклоняется от призыва.

В конце войны Арцыбушев продолжает учебу в художественной студии ВЦСПС, которой руководил известный художник Сергей Михайлович Ивашев-Мусатов. И оба не избежали ГУЛАГа. Алексея Петровича арестовали раньше – это его спасло от более внушительного срока. Его судили за участие в делах нелегальной катакомбной церкви. Ивашева-Мусатова, как и сына писателя Леонида Андреева – Даниила - обвинили в организации контрреволюционного заговора и терроре. Им вломили по 25 лет лагерей каждому. Арцыбушев отделался «лишь» шестилетним сроком.

Возвращение в Дивеево

О ГУЛАГе мы знаем по многочисленным публикациям и отожествляем его с филиалом преисподней. Арцыбушев прошел этот ад. Но, странное дело, воспринимает он то, что произошло с ним, совсем не так, как, скажем, Варлаам Шаламов или Александр Солженицын. «Все мытарства, выпавшие на мою долю, - писал он, - я принимал как заслуженное, как наказание за свои грехи. Такая внутренняя позиция справедливости наказания, ее необходимости для меня, помогала мне и поддерживала в трудные минуты жизни. Внутри себя, в своей душе, я все принял как должное, как необходимое для меня испытание».

Что это? Своего рода бравада? Нет, это восприятие мира – такого, каков он есть, со всеми его светлыми и темными сторонами, во всей их взаимосвязи. Это – верность заповедям Христа. Арцыбушев без всякой ненависти и озлобления вспоминает всех больших и маленьких лагерных начальников, следователей, уголовников, которые всячески унижали «антисоветчиков» и «попов».

Мне Алексей Петрович рассказал то, что, наверное, не рассказывал никому:

В одном из лагерей я работал в лазарете. Принимал смерти. Эти туберкулезники умирают очень тяжело, они в полном сознании. Я голыми руками вытаскивал у них бронхи, потому что они задыхались и уже харкали бронхами. Я не заболел, потому что крестил их перед смертью, и они умирали легко. Я тоже умру легко, я в этом уверен.

Его реабилитировали в 1956 году. Он вступил в Союз художников, работал на комбинате графического искусства, писал воспоминания о пережитом. Но однажды все переменилось. В доме священника Виктора Шаповальникова Алексей Петрович увидел чудотворную икону Божией Матери «Умиление», перед которой скончался преподобный Серафим Саровский.

Арцыбушев понял, что это знамение свыше. На календаре был 1990 год. И он отправляется в Дивеево. Там его встретила подруга его матери, монахиня Серафима (Булгакова). Она попросила Алексея Петровича помочь в реставрации Троицкого собора. На это требовались деньги, и троюродная сестра Алексея Петровича, Наталья Хвостова, которая жила в то время в Париже, основала Фонд помощи храмам Дивеев, и русские люди, жившие за рубежом, стали жертвовать на святое дело. Средства поступали и от россиян.

«Икону Божией Матери «Умиление», главную дивеевскую святыню, Виктор Шаповальнико передал патриарху Алексию, - писал Арцыбушев уже после переноса в Дивеево мощей Серафима Саровского. - И я написал патриарху прошение, где, сообщив, что я родился в Дивееве, попросил благословения на создание простой ризы на эту икону, указав как образец ризу, в которой образ сфотографирован в книге «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря». Патриарх ответил: «Бог благословит это святое дело». Риза была сделана, я сам передал ее патриарху, и мы вместе надели ее на икону».

Алексей Петрович пережил всех, кто знал его с детства. В своих книгах Арцыбушев утверждает, что человеческая жизнь – это чудо, несмотря на тяжкие времена и тяжелые падения. Будь добр к людям – и милосердия двери всегда откроются перед тобой. Трудно с этим не согласиться.

Художник Арцыбушев Алексей Петрович

1919. - Родился в с. Дивеево Нижегородской губернии. Отец – Петр Арцыбушев (ум. 1921). Мать – Татьяна Александровна Арцыбушева (урожденная Хвостова, в монашесте Таисия; 1896–1942), дочь министра юстиции царского правительства Александра Алексеевича Хвостова.

1936–1939. - Учеба в Московском художественно-полиграфическом училище.

1944–1946. - Учеба в художественной студии ВЦСПС.

1946, 30 ноября. - Приговор к 6 годам ИТЛ по решению Особого Совещания при МГБ. Отбывание срока в лагерях Коми АССР: Воркуте, Абези, Инте.

1952, 16 мая. - Освобождения из лагеря. Прибытие в комендатуру в Инту. Объявление приговора: вечная ссылка в Инте Коми АССР. Получение вида на жительство. Получение права самостоятельного устройства (как художнику). Оформление на работу в Дом культуры на ставку дворника. Встречи со ссыльными. Работа совместно с Кириллом Ройтером над гипсовыми памятниками И.И. Мечникову, Н.И. Пирогову, И.П. Павлову, И.М. Сеченову, И.В. Сталину. Установка их перед зданием больницы. Роспись стен ресторана в Инте.

1953, зима. - Приезд в Инту жены Варвары. Строительство «всем миром» собственного дома. Рождение дочери Марины. Отказ в приеме на работу машинистом в парокотельную. Письмо об этом Н.С. Хрущеву. Прием на работу.

1956. - Реабилитация.

"ЗДЕСЬ ТАЙНО БОЖИЙ ГРАД ЖИВЕТ"

Алексей Петрович Арцыбушев. Имя это вряд ли что скажет даже искушенному читателю. Но, уверен, стоит лишь перечислить то, к чему он был причастен за свою более чем 90-летнюю жизнь, многим он окажется человеком весьма близким. Впрочем, судите сами...

Внук министра юстиции и министра внутренних дел Российской Империи Александра Алексеевича Хвостова ("старого Хвостова", как называли его в своей переписке Царственные Мученики), сын тайной монахини в миру м. Таисии (постриженицы старцев известных своей твердостью в вере и уставной строгостью московского Даниловского монастыря), родился он в Дивееве, в доме Михаила Васильевича Мантурова - одного из создателей этого любимого детища преподобного Серафима.

Первые шаги по земле, исхоженной стопочками Царицы Небесной. Детство, совпавшее с предзакатными годами существования будущей Великой женской Лавры, перед самым осквернением ее "бесами русской революции", буквально со всей России устремился неостановимый поток паломников. Здесь перед "погружением во тьму" Святая Русь получала во укрепление Батюшкино благословение.

И каких только людей здесь не было! Простые мужики и бывшие царские сановники, епископы и монахи, студенты, профессора и фабричные работницы. Будущие церковно-прославленные и безвестные мученики и страдальцы. Многие из них заворачивали в гостеприимный дом Арцыбушевых, располагавшийся в трехстах метрах от построенной еще матушкой-первоначальницей Александрой Казанской церкви, той самой, которой, по обетованию Серафимову, суждено стать "ядрышком" будущего чудного Нового собора....

В этом-то домике незаметно возрастал мальчик - внук, сын и племянник монахинь, посошник священномученика епископа Серафима (Звездинского), еще в молодости за свои дивные проповеди прозванного Среброустом.

Потом был разгон Дивеева, высылка в Муром. Улица с ее беспощадными законами. "Чтобы выжить, я должен был стать таким, как все мои сверстники". Но не стал. Не позволило дивеевское детство:

Когда ты этот путь проходишь,
Склони чело у тайных врат,
Забудь о злобе и невзгодах,
Будь нежен: каждый встречный - брат...

Этот внутренний дивеевский стержень не позволит ему и в дальнейшем сломаться, поможет каждый раз после очередного падения встать и идти дальше.

Впрочем, рассказывать о жизни Арцыбушева - это значит пересказывать его книгу. Делать мы это, разумеется, не будем. Но обойти одно из его жизненных обстоятельств все-таки невозможно. Имеем в виду 10-летнее пребывание Алексея Петровича в лагерях и ссылке в послевоенное время, подробно описанное в его повествовании.

Лагерная тема для большинства из нас связана с именами В. Шаламова и А. Солженицына. Это описание ада на земле, созданного для одних людей людьми другими, соотечественниками, часто товарищами по работе, соседями, а иногда даже родственниками. Иногда кажется (по густоте сконцентрированного зла), что человеку там просто не выжить. Жестокая проза, но, наверное, необходимая, чтобы пробудить нашу спящую совесть.

Арцыбушева же все по-другому. Нет, в его заполярной зоне не было легче. И лагеря те же, и время

то же. Просто весь тот ужас прошел через восприятие человека глубоко верующего.

Все мытарства, выпавшие на мою долю, - пишет А.П. Арцыбушев, - принимал как заслуженное, как наказание за свои грехи. Такая внутренняя позиция справедливости наказания, ее необходимости для меня, помогала мне и поддерживала в трудные минуты жизни. Внутри себя, в своей душе, я все принял как должное, как необходимое для меня испытание ".

Нет, это вовсе не толстовство с его "непротивлением злу силой".

Именно активное сопротивление - злу (на следствии и в лагере) - помогло ему выжить и выйти на свободу. В лагерном формуляре для сведения конвоя так и значилось: "Дерзок! Скользок на ноги!"

Читаешь все это, а на память невольно приходит житие преподобного Ефрема Сирина. Этот сын землевладельца из г. Низибии в Месопотамии, живший в IV веке, в юном возрасте отличался раздражительностью и безрассудством. Ложно обвиненный в краже овец, он попал в темницу. Вскоре туда ввергли еще двоих, также невиновных в этом преступлении. Там на восьмой день во сне он услышал голос: ° Будь благочестив и уразумеешь Промысл; перебери в мыслях, о чем ты думал и что делал, и по себе дознаешь, что эти люди страждут не несправедливо, но не избегнут наказания и виновные". Эти слова так поразили юношу, вспомнившего прошлые свои грехи, что после этого он твердо стал на путь исправления.

Этот высокий христианский дух явственен и вот в словах Алексея Петровича: "вспоминаю без всякой ненависти и озлобления и всех вертухаев и множество разных "гражданинов начальников", от которых зависела моя судьба, жизнь, смерть. Зло и ненависть, правящие тогда свой кровавый пир, гасились в душе моей могучей силой самого маленького добра, живущего даже в самом тщедушном теле последнего доходяги. Эту силу всепобеждающего человеческого добра я ощущал на себе, оказавшись и в пожизненной ссылке все на том же Крайнем Севере, но уже без привычного своего номера У-102 на спине".

Здесь мы подходим к стержню, лейтмотиву всего в целом повествования Алексея Петровича Арцыбушева. "Вспоминая всю свою прожитую жизнь,- пишет он, - в особенности сейчас, когда я пишу о ней, свидетельствую:

МИЛОСЕРДИЯ ДВЕРИ ВСЕГДА БЫЛИ ОТКРЫТЫ!

В тяжелые моменты и обстоятельства всегда приходила помощь - неожиданная и чудесная".

Прошли годы. Позади лагерь, ссылка. Возвращение к нормальной жизни. Без колючей проволоки, лая сторожевых псов, окриков конвоиров, пронизывающих ночь лучей прожекторов, без обязательных отметок в комендатуре и вообще без отношения к себе как к недочеловеку. Семья. Работа в комбинате графического искусства. Жизненные падения и восстания. Много было всего... И вновь в его жизнь вошло Дивеево. Возвращение в мир детства. Работы по восстановлению иконостаса Троицкого собора Серафимо-Дивеевского монастыря. Таким, каким он помнил его, до того как во вьюжный декабрьский день 1930 года его с семьей изгнали из дивеевского гнезда. Причастность к изготовлению ризы на вышедшую в июне 1991 года из долголетнего затвора Великую Дивеевскую святыню - образ Божией Матери "Умиление" - келейную икону преподобного Серафима, перед которой он и предал дух свой Богу. Сошлись начала и концы...

Сергей Фомин

Диалог под часами. Алексей Петрович Арцыбушев и протоиерей Димитрий Смирнов.
Часть 1. Потомок Рюриковичей...

Прот. Димитрий Смирнов: Здравствуйте, дорогие братья и сестры! Сегодня наш «Диалог под часами» будет проходить в другом пространстве: мы находимся в доме Алексея Петровича Арцыбушева, поэтому, как теперь принято говорить, несколько в другом формате, но это будет не менее интересно, чем все предыдущие наши с вами общения.

Итак, Маша, расскажи нам, кто такой Алексей Петрович Арцыбушев и почему мы сюда попали. Ведь мы сюда приехали по твоей инициативе.

Мария: История длинная, рассказывать долго. Но если коротко, то у меня с рождения был очень большой интерес к Дивеевской летописи. Так получилось, что, наверное, одной из первых книг, которую мне читали вслух в детстве, была Дивеевская летопись. И всё, что связано с преподобным Серафимом, очень тронуло моё сердце. И когда я узнала, что живёт человек, который был в Дивееве и жил в доме Мантуровых, то мне захотелось обязательно увидеть такого человека, чтобы узнать о Дивееве хоть и не времён прославления Серафима Саровского, но времён, когда Дивеево ещё продолжало существовать некоторое время.

Алексей Петрович Арцыбушев: До 1927 года.

Мария: До 1927 года. И в Дивеево, в котором в это время жили такие подвижники, как владыка Серафим Звездинский и многие другие, имён которых наше современное поколение часто не помнит и не знает, но они просияли такой славой и дали такой заряд веры, что до сих пор благодаря их молитвам мы эти молитвы чувствуем, они нам помогают жить и выживать. Время сейчас очень непростое, скорбное. И всё время стоишь перед вопросом: что будет дальше, как будет развиваться жизнь России? И когда видишь, как эти люди могли противостоять тем злым силам, которые отовсюду нападали на Русскую Церковь, можно понять, что именно такой путь может быть полезен для изучения современному нашему поколению, чтобы понять, как нам жить дальше, и чтобы нам не унывать.

Прот. Димитрий Смирнов: Спасибо. Пока мы с Машей сюда ехали, выяснили, что скорее всего мы с Алексеем Петровичем виделись. А когда я уже на пороге дома его увидел, оказалось, что мы с ним знакомы, как я думаю, лет двадцать пять. Просто я никогда не знал, что этот такой достойный человек носит фамилию, допустим, Арцыбушев. Вот это мы сейчас выяснили, пока настраивали нашу аппаратуру. А вообще…

Алексей Петрович Арцыбушев: Мир тесен.

Прот. Димитрий Смирнов: Да… Поэтому, слава Тебе, Господи, мы как бы восстанавливаем наше знакомство. У меня был такой опыт, когда я приехал к своему двоюродному деду уже взрослым семинаристом для того, чтобы восстановить знакомство. Потому что несколько раз, когда я был маленьким мальчиком, мы встречались в доме его сестры - моей бабушки. Собственно, и всё. Когда я уже вырос, мне захотелось узнать… А ему было тогда 90 лет. И вот мне было очень интересно. Он мне тоже рассказывал очень много и про Новосёлова, и про отца Алексея Зосимовского, к которому ездил. И про Дивеево тоже мне рассказывал, потому что он тоже до 1927 года туда попадал. И был знаком и ездил раза три к отцу Алексею Мечёву, и помнил отца Сергия. В общем, оказался таким кладезем, потому что он знал и Павла Флоренского, и Лосева. В общем, конечно, для моего будущего священнического пути оказал огромное влияние.

Поэтому, Алексей Петрович, просим Вас такое вступление о Вашем роде, потому что, я знаю, в Ваших жилах течёт кровь даже Рюриковичей.

Алексей Петрович Арцыбушев: От бабушки… Уж очень глубоко.

Прот. Димитрий Смирнов: Всё равно это очень интересно, потому что, я думаю, не много таких людей, которые могут об этом заявить.

Алексей Петрович Арцыбушев: В своё время это всё прятать нужно было, потому что в сталинское время за это сажали. Когда я родился, в церкви давали метрики, там было всё записано: от Рюрика до последнего дня. Потому что, если советская власть пропадёт, то я всё-таки кто-то. Я. Они старались для меня, чтобы у меня был документ о том, кто я.

А когда Дивеево рухнуло, мы попали в ссылку с мамой. И у мамы эта метрика, эта ужасная метрика, только в тюрьму сажают с этой метрикой. Она спичкой выжигала что-то… Но это бесполезно, потому что тогда все всё прятали, свои происхождения прятали.

Но каким образом я попал в Дивеево…

Прот. Димитрий Смирнов: Но если всё-таки вернуться… Ведь Ваша мама была Хвостова?

Алексей Петрович Арцыбушев: Да.

Прот. Димитрий Смирнов: И дочь…

Алексей Петрович Арцыбушев: Она была дочерью министра Хвостова. Он был министром юстиции и внутренних дел.

Прот. Димитрий Смирнов: У Николая Второго…

Алексей Петрович Арцыбушев: У Николая Второго.

Прот. Димитрий Смирнов: А её мама? Её мама была дочь генерал-губернатора? Или супруга?

Алексей Петрович Арцыбушев: Нет. Хвостова, жена моего деда, была Ковалевская по-девичьи. Её воспитывали в монастыре. Она родителей потеряла очень рано. И её воспитывали в монастыре, но в мирском стиле. Когда за ней приехали (ей было 17 лет) её родственники с тем, чтобы её всё-таки уже сватать, то она бросилась в келью к матушке-игуменье и сказала: «Я не хочу, я хочу остаться здесь». А матушка-игуменья ей сказала: «Настенька, с такими глазами тебе будет очень трудно. Иди в мир, выходи замуж, рожай детей, а монастырь от тебя не уйдёт, и монашество». И действительно, после смерти своего мужа (моего деда) и детей, которые разбрелись, она по благословению отца Алексия Зосимовского приняла монашество с именем Митрофания, и постригал её (опять-таки по благословению отца Алексия Зосимовского) отец архимандрит Серафим Даниловский. Вот так.

Прот. Димитрий Смирнов: А вот мне ещё хотелось бы зафиксировать такой момент: Ваш лик совершенно явно свидетельствует о том, что в Ваших жилах черногорская кровь.

Алексей Петрович Арцыбушев: Это идёт с деда. Это идёт уже от Арцыбушевых. Я род Арцыбушевых знаю плохо. В Дивееве отношения моей мамы с моей черногорской бабушкой были очень тяжёлые, потому что у неё был характер такой дубиночно-палочный. Если мы, дети, в чём-то провинялись, то она нас в нашу детскую на акафисты. Значит, мы, дети, должны все слушать акафист. И нам Анна Григорьевна, наша бонна, читала: «Радуйся, радуйся, радуйся». Мы никак не могли понять, чему радоваться. А она всё: радуйся да радуйся. В это время входит вдруг мама: «Опять акафисты?! Гулять!»

И вот эти конфликты между моей бабушкой-черногоркой и моей мамой всегда были. И они были очень трудными, тяжёлыми.

Прот. Димитрий Смирнов: А бабушка-черногорка была из рода Петровичей?

Алексей Петрович Арцыбушев: Да, её отец был граф Подгоричание-Петрович. Женат на черногорке, я её фамилию не знаю, но она была фрейлиной при Императрице Александра Третьего.

Прот. Димитрий Смирнов: Марии Фёдоровне?

Алексей Петрович Арцыбушев: Да. А дальше она вышла замуж за Арцыбушева. Как, что – я не знаю, потому что с бабушкой у меня были самые тяжёлые отношения. Нас два брата – я и Серафим. Серафим стоял и защищал бабушку, и бабушка его конфетами кормила. Я стоял около матери и не давал её в обиду. Вот был я такой. Я защищал маму. И поэтому отношения между мной и братом всегда были натянутые. Мы были по разные стороны «баррикады».

Прот. Димитрий Смирнов: А вообще Ваш собственный характер, он такой более боевой?

Алексей Петрович Арцыбушев: Мой? Слишком, батюшка, слишком. Он уж очень боевой. Сейчас Бог смиряет. А тогда да.

В 1912 году мой дед Арцыбушев, который был нотариусом Его Величества, подал в отставку. Дивеево дало мантуровскую землю с домиком, где у него загорелась лампадочка, с лавочкой, на которой он умер, и колоссальный земельный участок. И вот дед мой очехлил этот дом, и он стал как бы внутри кельи моей бабушки, а кругом было построено 12 комнат в лапу рубленного леса. И вот в 1912 году они переселились туда, а мой отец, женившись на моей матери, сразу же уехал в Дивеево.

Прот. Димитрий Смирнов: А в каком году был брак? В 1912 году?

Алексей Петрович Арцыбушев: Нет, в 1916.

Прот. Димитрий Смирнов: Прямо за год до революции?

Алексей Петрович Арцыбушев: Да. В 1916 году и тоже в Дивеево. Но мама не понимала. И она в своих записках пишет: я, говорит, не понимала, где я нахожусь, в каком-то святом месте. До неё это всё потом…

Прот. Димитрий Смирнов: Доходило постепенно.

Алексей Петрович Арцыбушев: Да. А мой отец умер от скоротечной чахотки… Мой дед повесил колокола на колокольню, и все Арцыбушевы очень много жертвовали, поэтому наш дом жил как бы монастырским уставом. У нас были такие устои дома монастырские, с постами со всеми…

Прот. Димитрий Смирнов: Вообще семья Арцыбушевых отличалась благочестием, несмотря на близость ко двору.

Алексей Петрович Арцыбушев: В Петербурге про Арцыбушевых говорили, что если все в субботу на бал, все к графине такой-то в салон, то Арцыбушевы в церковь. И все Арцыбушевы были очень религиозны, в том числе и мой отец.

Прот. Димитрий Смирнов: Вашей религиозности эти акафисты, я вижу, не повредили…

Алексей Петрович Арцыбушев: Я с тех пор не читаю акафисты. Акафист для меня как-то очень…

Прот. Димитрий Смирнов: Каноны больше любите?

Алексей Петрович Арцыбушев: Три канона: Покаянный, Матери Божией и Ангелу. Вот это самое лучшее. И мама меня спасала.

Прот. Димитрий Смирнов: А вот в каком году Вы родились?

Алексей Петрович Арцыбушев: Я родился в 1919 году. Мой брат родился в 1918 году. А самый старший - в 1917 году, он умер. Второй брат Серафим. Третий – я. Но перед моим рождением мама увидела во сне преподобного Серафима, который ей сказал: «У тебя родится ребёнок, и ты назовёшь его именем, которое будет на девятый день». Я родился 10 октября, все бросились: кто и что, какой я, Трофим или Ефим, а оказалось Пётр, Алексий, Иона и Филипп. И поскольку у Хвостовых очень много Алексиев митрополитов, то кого, преподобный дал выбор. Он ей продиктовал: вот такой-то, а вот выбери. И выбрали Алексия. Поэтому в нашем доме жил преподобный Серафим, потому что он естественным был старшим в нашем доме. И мы, дети, в эту комнату войдёшь – преподобный Серафим с благословляющей ручкой, в другую… А дальше мантуровская яблоня. То есть там жил Саров, жило Дивеево и сам батюшка. Где мои очки, куда мои очки делись, батюшка Серафим? А, ну спасибо, батюшка, я нашла! Там коза не родит. Батюшка, коза не родит! Коза родила. Понимаете? Поэтому в нашем доме старшим был отец Серафим. Он и сейчас у меня старший в душе. Я всегда к нему обращаюсь прямо, просто разговариваю с ним, как с Вами. А чаще просто кричу ему: «Помоги! И ты знаешь, о чём я тебя прошу, ты это всё знаешь».

Поэтому детство моё прошло в Дивееве. В 1925 году было нашествие священнослужителей. Какое-то совершенно потрясающее движение паломническое в Дивеево и в Саров. Очевидно, сердца чувствовали, что это закроется. И поэтому наш дом был всегда набит архиереями, батюшками… Письмо из Москвы... И поэтому моя бабушка принимала всех, комнат хватало для всех.

Мария: И мой прадед, Василий Павлович, тоже ездил, был среди них…

Прот. Димитрий Смирнов: Василий Павлович ездил и Николай Семёнович, брат бабушки. Он мне лично рассказывал, как он ездил. Именно в эту волну тоже попал. В 1927 году уже всё закрыли.

Алексей Петрович Арцыбушев: А в 1926 году в Дивеево был сослан владыка Дмитровский Серафим (Звездинский). Он оказался викарием. И когда Патриарх умер, это я прочитал в книге, которая издана Даниловским монастырём… Я брал в вводной статье к его проповедям данные его жития, Вы знаете. И там вторая книга написана Анной Патрикеевой (схимонахиня Иоанна). Вот там материал о владыке Серафиме полнейший, если говорить о его житии.

Но я расскажу своё детское воспоминание. Мама после смерти моего отца… В Дивеево приехал отец Серафим архимандрит Даниловский. И она сразу как-то почувствовала его старчество над собой. И он взял своё руководство над ней. И она ездила в Данилов и в конечном итоге пришла к внутренней мысли о том, что она может найти себе мужа, но не может найти отца для детей. Поэтому какой смысл принимать монашество в старости, когда уже все страсти потухли, уже не с чем бороться. А когда 25 лет, то это и есть тот самый тесный путь. И она себе выбрала. И помогал в этом тесном пути отец Серафим Даниловский.

Мария: У него Климков фамилия…

Алексей Петрович Арцыбушев: Климков.

Прот. Димитрий Смирнов: А сколько Вам было лет, когда Вы осиротели-то, когда папа умер?

Алексей Петрович Арцыбушев: Полтора года. Год и три месяца. Моя мама заболела тоже открытой формой, потому что она ухаживала за отцом. У неё был милиарный процесс. И когда она приняла постриг, то у неё всё прошло. Все очаги в лёгких были затянуты. В нашем доме бывали такие вещи… И я был свидетелем очень многих таких событий, когда что-то случалось в связи с чем-то.

Прот. Димитрий Смирнов: Вопреки естественному ходу вещей.

Алексей Петрович Арцыбушев: Вопреки ходу вещей. И отец Серафим послал её за благословением к отцу Алексию (насчёт пострига). Отец Алексий Зосимовский отговаривал её всеми силами: по молодости лет монашество в миру - тяготейшая вещь. Всячески отговаривал, она всячески настаивала. В конечном итоге отец Алексий сказал: «Дай мне Евангелие». Она подала ему Евангелие (он лежал так же, как Амвросий Оптинский). Она дала Евангелие, он открыл Евангелие, прочитал, закрыл и сказал: «Подойди ко мне». Что он прочитал, он не сказал, и дал благословение. И вот по этому благословению уже дальше в Даниловском монастыре она принимала постриг тайный.

И тайное монашество очень тяжёлое. Мама в своих записках пишет, как в Дивеево приехал бывший князь, молодой, который уговаривал её, который предлагал ей руку и сердце. А ей 26 лет! Это же всё играет внутри! Куда ты денешь?! Да? А обеты, которые ты приняла на себя? Мама пишет: для неё это было очень тяжёлым испытанием. И в этом испытании ей помог уже приехавший владыка Серафим, под руководством которого она стремилась и вошла благодаря отцу Александру Гумановскому. Вы слышали такого… нет? Он расстрелянный. Он прекрасно знал Владыку, он остановился в нашем доме. Она сказала ему, что она очень хочет познакомиться с Владыкой.

И вот однажды они идут… он попросил в больницу в Дивеевскую монастырскую его провести. Идут, а Владыка гуляет около могил блаженных… Они пошли туда. Отец Александр его перекрестил и говорит: «Ты отсюда не уходи, ты нам нужен на обратном пути». И они что-то час пробыли в больнице, выходят – а он там гуляет. Познакомилась, и владыка Серафим сказал: «В воскресенье приходите, я буду служить в соборе. Приходите, и я Вам назначу когда». И она пришла, служба кончилась. Владыка не выходит со службы. Проходит час, проходит два. Детей надо кормить, детей нужно укладывать спать. Владыка не выходит. Уже вымыли весь собор. Владыка не выходит. Она уже туда к двери, туда к двери. Нет – обратно, нет – обратно. И всё, отошла. И вышел Владыка, улыбнулся: «Всё-таки дождались? Я Вас завтра у себя жду». И когда она пришла к нему, он сказал: «Я сказал себе, что, если ты меня дождёшься, я тебя приму, если ты не дождёшься, я найду повод отказать». И вот упорство. Потом она стала его духовной дочерью.

А когда мне стукнуло 7 лет, то первую исповедь он принимал у меня. И подарил мне книжечку «Житие святителя Алексея» с надписью: «Будь маленьким всегда на зло, большим расти на добро». И назвал меня своим самым маленьким духовным сыном.

Как-то сидим за столом у него я, Серафим, мама, там ещё, и Владыка меня спрашивает: «А кем ты хочешь быть, когда ты вырастешь?» Я сказал: «Орателем». Все засмеялись. Мама сказала: «Да нет, он хотел сказать – оратором». А я сказал: «Нет, орателем». И я так и остался орателем, потому что я ору.

Прот. Димитрий Смирнов: А я думал, что вы ораете землю, тут огородом занимаетесь…

Алексей Петрович Арцыбушев: Нет, я ору, ору. Ору Патриарху, по канонизации ору. Где только возможно, там орал. В Дивееве ору, потому что там Дивеева нету, его нет, к сожалению. По предсказаниям преподобного Серафима, что вот Канавка, тропинка Матери Божией…

Прот. Димитрий Смирнов: Там не та конфигурация получается?..

Алексей Петрович Арцыбушев: Да не совсем не та, просто надо было ломать дома и вести Канавку, она подковообразная. Тихвинская церковь стояла внутри Канавки. И она не доходила, так-так-так, а здесь она не смыкалась. А там стояли и трёхэтажные дома, и частные дома с огородиками и так далее. Это нужно было их все сносить, строить дома и переселять. А дальше посреди Канавки трансформаторная станция. Значит, её нужно ломать, убирать все кабели и тому подобное. Пошли очень просто: пошли там, где можно было пойти, потом загнули её сюда и сказали: вот по этой равнине ходит Матерь Божия. Это же спекуляция.

Прот. Димитрий Смирнов: Может быть, придёт время, когда это будет возможно сделать.

Алексей Петрович Арцыбушев: Батюшка, я не знаю. Придёт или не придёт, я не знаю.

Прот. Димитрий Смирнов: Просто бывает, что невозможно сделать в какой-то момент.

Алексей Петрович Арцыбушев: Ну, хорошо. По благословению преподобного Серафима строился Богородичный храм. Место было указано. Предсказание по этому храму пришло вот так. Так его выстроили, расписали дивеевские иконописцы, не поставили иконостас, революция, всё это заглохло. Потом всё это не разрушено было, а был хлев. И его реставрировали. И его освятили Преображенским, а не в честь Божией Матери Умиление. Это уже Николай.

А когда я ему сказал: «Ну ведь я же всё-таки сказал, у преподобного Серафима про этот храм есть предсказания, что он должен быть Богородичным», он говорит: «Мало ли что он говорил». Так что у меня к ним отношение немного такое своё.

Прот. Димитрий Смирнов: Понятно. Ну недаром же говорится: своя рука владыка. Не слыхали?

Алексей Петрович Арцыбушев: Да.

Прот. Димитрий Смирнов: Это мы в России всё-таки. Не где-нибудь там, понимаете.

Алексей Петрович Арцыбушев: Владыки бывают разные.

Прот. Димитрий Смирнов: И милиционеры тоже. Вот недавно повстречался со святым милиционером.

Алексей Петрович Арцыбушев: Да? И вот однажды, опять-таки будучи у владыки Серафима в его келиях… Там у него была домовая церковь и полкорпуса. И ему дали служить под Тихвинской церковью (она была двухэтажной), ему дали маленький храм, для того чтобы он служил. Он иногда в соборе, но каждый день в этом маленьком храме. Дали ему трёх монашенок петь, и только по разрешению игуменьи, кто имеет право быть на богослужении. Моя мама добилась этого, и вот там она записывала вот эти самые его проповеди за ним. Он в этом храме их говорил.

Мария: О Божественной Литургии…

Алексей Петрович Арцыбушев: О Божественной Литургии. Там цикл. У меня он будет, я договорился с издателем, у него есть, и он мне привезёт, и я Вам дам или ксероксы снимем… Но там моя большая вводная статья, где я рассказываю о Владыке. И то, что я сейчас говорю, а дальше по книге Даниловского монастыря его житьё вплоть до расстрела. Идёт моя вводная статья к проповедям, записанным моей матерью. Этого у Вас нет.

И вот однажды мы пришли к Владыке. С мамой часто ходили, Владыка как-то очень любил детей. Опять, я не знаю… вдруг он берёт меня, ведёт к себе в молельню, брат мой Серафим, мама за ним, и начинает облачать меня во всё монашеское. Потом дал мне в руки свечу, дал мне в руки крест, а потом взял ножницы и три раза постриг. И на ухо что-то мне сказал. А что он мне сказал на ухо, я так растерялся, что я забыл, даже не понял. И когда мама меня спросила: «Что он тебе сказал на ухо?», я сказал: «Я не понял».

То, что он был прозорливым, это в маминых записках Вы найдёте. И не только в маминых записках. Найдёте во многих книгах, о нём написанных. Мама пишет, что на исповеди, вот она исповедуется, и он говорит: «Ты забыла мне сказать вот такой-то один грех». Она говорит: «Всё сказала». –«Нет, ты забыла, вспомни». – «Нет». «Тогда он повторяет, говорит мой грех совершенно в точности: место, где, когда и как он произошёл». Он ей рассказывает её грех. Это прозорливость?

Прот. Димитрий Смирнов: Ну, разумеется, конечно.

Алексей Петрович Арцыбушев: А дальше он, как это в маминых записках написано, на службе во всём архиерейском облачении под Тихвинской вышел с веточкой и сказал: «Вот ты видишь, я вышел во всём архиерейском облачении после Литургии. И мне было открыто, что ты перед смертью будешь причащаться каждый день. Вот тебе эта веточка в доказательство». Это в маминых записках. Эту веточку она засушила, она пропала, потому что меня арестовали, и всё пропало.

И действительно вышло так, что потаённая церковь отца Серафима, почему она не была поймана и почему он остался живым…

Прот. Димитрий Смирнов: Имеется в виду отца Серафима Батюкова?... А, Климкова.

Алексей Петрович Арцыбушев: Климкова. Почему его не могли поймать? Потому что он был: в Киржаче - домик, в Верее – домик, в Дорохове – домик, в Малоярославце – домик. Причём всё к лесу, всё к лесу. И он переходил. Он ни в одном месте не сидел долго. И в каждом доме были книги, в каждом доме было облачение, сшитое из марли. Марля. Марлевые фелонь, марлевые… всё марлевое. Всё завернуто, марля, марля. Книжки все где-то среди дров, и ладан – это кусочек, сваренный в орех, свечка и каждение.

Это были самые сильные впечатления мои Божественной Литургии и вообще службы. Потому что, когда ты идёшь по внушению всего и ты знаешь, что тебе грозит за это, то…

Прот. Димитрий Смирнов: …серьёзней воспринимаешь.

Алексей Петрович Арцыбушев: … есть азарт.

Прот. Димитрий Смирнов: Можно и так сказать.

Алексей Петрович Арцыбушев: И в своих записках мама описывает… да, всё это сделал. Серафим говорит: «А меня?» Он ему говорит: «А тебя нет». И это в маминых записках есть. А потом в записках она пишет, что она его спросила: «А когда это будет?». «Он ответил, но его ответа я, Алёша, не напишу». И через 60 лет (уже мама умерла) Соня Булгакова, когда я уже реставрировал дивеевский иконостас через неё, она мне сказала, как Владыка ответил. Моя мама рассказала ей, скрыв от меня. А ответ был таков, батюшка: «Прежде чем это будет, он дойдёт до самого дна жизни». И мама не написала это, боясь, что я во всём этом увижу благословение Владыки.

Прот. Димитрий Смирнов: Понятно.

Алексей Петрович Арцыбушев: Я доходил… Я отцу Георгию сказал: «Батюшка, я и сейчас там». Я рассказал ему этот случай. Я говорю, батюшка, я и сейчас там нахожусь. Потому что мне предлагали. 90 лет. Я говорю: «Нет». – «А почему?» Я говорю: «Потому что это будет исполнение пророчества, а не моё. Это будет лицемерие».

Прот. Димитрий Смирнов: Я понимаю. Очень хорошо понимаю. Всё должно вызреть.

Алексей Петрович Арцыбушев: А я не вызрел. Когда мама лежала… Между прочим, когда немцы заняли Дорохово, Можайск, подходили уже сюда, в Дорохово, а в Верее была потаённая церковь. В Дорохове у неё сгорел дом. Она вошла в дом, взяла только икону, ни хлеба, ни одежду – ничего. И с этой иконой пошла в Верею 20 км. И приходит туда, где потаённая, она знала. А там отец Серафим, который пришёл туда из Тучково. И поэтому мама была всё время: каждый день служба, и каждый день причащалась.

Потом, когда подходили советские войска к Верее (а отец Серафим ушёл к себе на Львовщину), наши пришли, мама вернулась в Москву.

Дальше. В потаённой батюшки своим очень близким духовным детям (я знаю, я сам причащал) давали запасные Дары, которые стояли в киотах. И вот я сам перед умирающей, но еще могущей проглотить, я сам по просьбе её сына, сам это сделал с запасными Дарами.

Так что потаённые старцы пользовались… но они никогда не запрещали идти и причащаться у Сергия. Это не было запретом, только иосифляне (Иосиф выдумал, что там нет благодати, нет ничего)… А основная церковь потаённая просто отошла по несогласию, потому что Сергий был, так сказать, нелегитимен. Пётр был жив. Пётр-то был жив. Он был в ссылке.

Прот. Димитрий Смирнов: Да, конечно. В тюрьме и в ссылке вся его жизнь прошла.

Алексей Петрович Арцыбушев: Да. Он был жив, и Церковь его поминала. И поэтому Сергий вообще не имел права выступать от имени Церкви. Да еще «ваша радость, наша радость, мы с вами». Конечно, такие иерархи, как владыка Серафим, такие, как владыка Арсений и многие другие… А Патриарх назначил… обыкновенно назначается Местоблюститель один, а Патриарх Тихон трёх назначил: Петра, Кирилла и Агафангела. То есть одного убьют, другого убьют, но кто-то останется. Те исчезли моментально, остался Пётр. И владыка Серафим, как викарий, помогал ему, так сказать, в этот период. А потом в КГБ ему сказали: убрать его. И его убрали. И Дивеево приняло его к себе. А матушка игуменья дивеевская Александра Чичагову отказала. Его расстреляли.

Была передача по Вашему каналу, где Вы против курева очень хорошо выступаете… Антиникотиновый батюшка… Там такие панегирики пели Сергию, ну хоть просто канонизируй.

По «Софии» я вёл час передачи о потаённой церкви. И это я задел, конечно, тоже, потому что иначе не скажешь. И я рассказал этот случай, и сказал: «Это самое прямое предательство. Потому что, если бы он был митрополит, его бы, может, не взяли». Верно? Митрополита, а?

Мария: А он его отправил за что?

Алексей Петрович Арцыбушев: Так вот там арестовывайте, делайте всё что хотите. Кого спас Сергий? Какую Церковь? Христа Спасителя при нём взрывали. Кого он спасал? Да и сергианцев так же расстреляли… Верно, батюшка?

Прот. Димитрий Смирнов: В общем, конечно. Я тоже считаю, что та идея, которая им владела: во что бы то ни стало сохранить легальное богослужение и так далее, это в итоге вышло ошибочным. Я его, конечно, не осуждаю. Потому что, если бы я был на его месте, непонятно, что у меня было бы в голове.

Алексей Петрович Арцыбушев: Я думаю, что Вы бы не взяли на себя просто…

Прот. Димитрий Смирнов: Это само собой. Но всё-таки ведь мне трудно подумать, что он это только из честолюбия. Понятно, что он…

Алексей Петрович Арцыбушев: Простите, батюшка, сперва Церковь наша говорила при Алексии I, в те времена, что Сергей делал это под пистолетом, что его КГБ принудило к этому. А в общем-то из-за этого наша Церковь на семьдесят пять лет ушла в рабство, да ещё в какое. И Алексий I в Обыденском служил часто, потому что это называлась приходская церковь Патриархии. И Пимен там часто служил. И он раз в разговоре (я тут же кручусь) с настоятелем отцом Николаем сказал: «Если б Вы знали, какие удавы меня окружают!» Я думаю, что относилось это «удавство» не к КГБ, которые удавливали всё государство. Я думаю, что внутри. Он не назвал никого, просто сказал, в каком положении была Церковь.

Когда икону «Умиление», перед которой умер преподобный Серафим, её вывезли из Дивеево…

Прот. Димитрий Смирнов: Мы знаем, она была у отца Виктора Шаповальникова.

Алексей Петрович Арцыбушев: По благословению Пимена…

Прот. Димитрий Смирнов: Ну, они были друзья такие смолоду.

Алексей Петрович Арцыбушев: Да. А Мария, которая осталась вместо покойной… У неё всё это осталось. Она обратилась… Пимен в 40-х годах был настоятелем храма в Муроме, и поэтому он знал всех дивеевских. И к нему обратилась Мария после послушницы, после игуменьи умершей. Он сказал: «Я не могу этого сделать, потому что после смерти это будет не моё, а чьё-то, я таких вещей взять на себя не могу». И Шаповальникову. И у Шаповальникова я увидел её, вырытую из земли… Государь Император подарил на неё богатейшую ризу, когда открывал мощи преподобного Серафима.

Прот. Димитрий Смирнов: Я эту ризу видел. Дело в том, что я к отцу Виктору ездил несколько раз в году в течение последних двадцати с лишним лет его жизни. И мы всегда пели акафист перед этой иконой «Умиление», и прикладывались к лавочке, на которой преподобный умер и опалился огнём, и прикладывались к камушку. В общем, все святыни дивеевские…

Алексей Петрович Арцыбушев: Да у него ещё два чемодана вещей…

Прот. Димитрий Смирнов: …два чемодана вещей. Епитрахиль, потом келейные иконы…

Алексей Петрович Арцыбушев: …литургические сосуды, праздничное Евангелие, постное Евангелие…

Прот. Димитрий Смирнов: Поэтому целый период моей жизни мы приезжали как в такое подмосковное Дивеево. Потому что это было такое микро-Дивеево со всеми святынями кельи преподобного. И вот покойный отец Виктор такую книжечку открывал, которая была издана ещё до революции, и он говорил: «Вот смотри сюда. Это вот это. Смотри сюда, это вот это». Всё показывал. Поэтому эти все святыни и вот эта риза…

Мария: Святыни были все инвентаризованы таким образом.

Прот. Димитрий Смирнов: Да. Я это очень хорошо помню. Это необычайной такой, столичной работы была риза. Но она и сейчас есть…

Алексей Петрович Арцыбушев: Где?

Прот. Димитрий Смирнов: Вот где, я не знаю.

Алексей Петрович Арцыбушев: Которую Царь подарил?

Прот. Димитрий Смирнов: Да.

Алексей Петрович Арцыбушев: Игуменья вовремя зарыла её в землю. Когда её вынули из земли, она была вся чёрная, но блестели жемчуга…

Прот. Димитрий Смирнов: Там не только жемчуга, там ещё какие-то синие камни…сапфиры…

Алексей Петрович Арцыбушев: Там масса… Жемчуг весь растаял. Он органический. Но с матушкой Марией они всё реставрировали. Абсолютно. Они восстановили эту ризу. И когда они передавали по акту Патриарху, уже были мощи преподобного Серафима найдены. И они передавали всё вместе. И в Дивееве, когда приходили мощи, все думали, что Патриарх привезёт эту икону. Это дивеевская икона. Это единственная главная святыня была дивеевская. Нет.

И когда я спросил Патриарха, почему нет, он мне ответил: «А кто ж в такой ризе привозит в собор икону?». А я вам скажу, что, когда мне было десять лет, ещё в Дивееве, мы с братом спёрли у мамы 15 копеек и в соседней лавке купили пачечку табачку и первый раз курнули под домом. Накурились…

Прот. Димитрий Смирнов: Шатались?..

Алексей Петрович Арцыбушев: Ну так, немножко… А куда деть это всё? Под подушку. Мама, убирая кровать, под подушкой обнаружила такую вещь, удивилась. Мы сказали: мы у тебя взяли взаймы 15 копеек…

Прот. Димитрий Смирнов: А из чего отдавать?

Алексей Петрович Арцыбушев: Мама подвела нас к иконе (это её манера была) и сказала: «Дайте обет, что вы не будете курить до восемнадцати лет». Мы, конечно, с удовольствием дали этот обет, но, когда мы оказались в ссылке, в голоде, в холоде, где-то на полу в какой-то избе, потому что дом был конфискован по расстрелу дяди Миши (после смерти деда Арцыбушева дом перешёл его сыну). А он был директором рыбных промыслов Волги и Каспия. Сталин в 1930-м году расстрелял сорок человек местной рыбной промышленности, в том числе и дядю Мишу. Дом был на нём, а мы были на его иждивении. И поэтому с полной конфискацией. Куда мы? И мама выбрала Муром. Потому что в Муроме были все дивеевские монахини в основном. И две сестры моего отца, которые ушли в монастырь. Одна была Варварой, а другая умерла в схиме Феофанией. Они были все в Муроме. И поэтому хотя бы куда-то…

Прот. Димитрий Смирнов: …пристать.

Алексей Петрович Арцыбушев: А курить-то надо, батюшка.

Прот. Димитрий Смирнов: Надо почему?

Алексей Петрович Арцыбушев: Надо, да. Вам не надо.

Прот. Димитрий Смирнов: Я спрашиваю как антитабачник.

Алексей Петрович Арцыбушев: Я понимаю. Надо. Я как табачник – надо.

Прот. Димитрий Смирнов: Мне интересно, если Вы помните, конечно. Вот какой был мотив? Вот это ваше желание с братцем Серафимом покурить?

Алексей Петрович Арцыбушев: Любопытство.

Прот. Димитрий Смирнов: Просто любопытство?

Алексей Петрович Арцыбушев: Конечно.

Прот. Димитрий Смирнов: Интересно. Ну а попробовали?.. Это как? Слёзы текут, кашляет человек… Собственно, ну как? Это же не кислород с азотом вдохнуть.

Алексей Петрович Арцыбушев: Слёзы у нас, естественно, не текли, кашля у нас не было, а просто мы немножечко пьяноваты стали. У хорошего курильщика этого нету, такого пошатывания. У него уже организм к этому привык, это механически идёт. Но не важно. Во всяком случае, до восемнадцати лет мы дали обет.

Прот. Димитрий Смирнов: Додержались?

Алексей Петрович Арцыбушев: Я Вам сейчас расскажу. Мама вывезла из Дивеево вот такую вот иконочку Тихвинской Божией Матери. В серебряной ризе. А деньги на папиросы нужны. Я эту ризочку снял, отнёс в Торгсин и купил папиросы. Мама обнаружила очень быстро чёрную дощечку. Я и брат. «Кто из вас и где?» Я говорю: «Это я». – «Где?» – «В Торгсине». – «А что ты с ней сделал?» – «Я прокурил».

Мама берёт меня за руку, подводит к столу, где стоит на белом фоне, кладёт мне на плечи руки и говорит: «Вот слушай, запомни на всю жизнь. Ты не умрёшь до тех пор, пока не сделаешь ризу иконы Божией Матери. Запомнил?» – «Запомнил». И это было на 60 лет.

И когда я у Шаповальникова встал на колени перед иконой Божией Матери, я и тут не вспомнил. А у меня было очень трудное положение, просто закричал: «Помоги!». И больше ничего. Она помогла моментально.

И я забыл. А когда Патриарх не привёз из-за царской ризы, а Шаповальникова попросили в журнал Патриархии написать об иконе чудотворной (потому что она у него) какие-то сведения, он дал мой телефон. И сказал: «Вот Арцыбушев напишет». Я написал в Патриархийский журнал. Мне заплатили ровно на пачку сигарет.

Прот. Димитрий Смирнов: Тоже символично.

Алексей Петрович Арцыбушев: Да, тоже, всё символично… И я пишу за машинкой: риза, риза, риза… Боже мой! Я вспоминаю ризу, про которую мама сказала: «Ты не умрёшь, пока не…» Я вынимаю лист и пишу сразу Патриарху прошение о том-то и том-то, я из Дивеево и то-то-то, я знаю, что у Вас царская риза, с которой Вы не можете дать икону в Дивеево. Прошу Вас дать благословение сделать мне ризу на икону. Он прямо на этом же моём обращении (оно здесь в книге есть, можно его посмотреть, я его напечатал в книге «Дивеево и Саров – память сердца») написал: «Бог благословит это святое дело».

И мне это всё отрисовали прямо с иконы мои архитекторы-художники, и ризу отковали в Софринской мастерской.

Прот. Димитрий Смирнов: Копию той?

Алексей Петрович Арцыбушев: Ризу. Нет, совсем другую. Я показал Патриарху, что я прошу благословение сделать ту ризу, в которой она стояла в храме, простую. И написал: летопись, страница такая-то, чтобы он увидел, что я прошу.

И вот эту ризу я сделал. Мои художники и архитекторы говорили: «Что ты делаешь? Тебе мама сказала: ты не умрёшь, пока не сделаешь. Ты что, умереть хочешь, что ли?»

Прот. Димитрий Смирнов: Не сразу же!

Алексей Петрович Арцыбушев: Я им сказал: «Иконостас – разве это не риза? Мы же с вами строим какой иконостас в дивеевском соборе? Тоже риза».

Вот так и случилось, что Божия Матерь меня простила. И Вы понимаете, батюшка, вот удивительно, что это под конец жизни очень видно. Вот когда ты живёшь, ничего не видишь, это путаница событий таких, таких, тут вылезаешь туда-то… А когда пройдёшь вот такой путь (сейчас мне девяносто два), уже начинаешь следить руку Божию, уже ты её видишь. Уже ты видишь, где Он тебя спасал, где Он тебя наказывал. Я пятнадцать раз был спасён кем-то от верной смерти. Пятнадцать раз мне Бог не дал умереть.

Прот. Димитрий Смирнов: Вы знаете, вот то же самое мне говорил один старый священник отец Михаил Кречетов, отец отца Валериана.

Алексей Петрович Арцыбушев: Я его знал…

Прот. Димитрий Смирнов: Конечно, знаете. Я ездил к нему его исповедовать более-менее регулярно в Царёво. Да, давно уже. Он говорит: «Я в молодости, в зрелости многое не понимал, а вот сейчас, в старости, смотрю, как жизнь выстраивается, и вижу, как Господь меня и вёл, и спасал» – буквально вот Вашими словами. Действительно, уже в таком возрасте, больше чем зрелом, как-то начинаешь жизнь лучше понимать.

Алексей Петрович Арцыбушев: А потом: ты просто не можешь прочитать волю Божию на ходу. Вот раз – и обстоятельства, понимаешь? И ты поступаешь не… А оказывается: если бы этого не было – не было бы вот этого, то есть цепь. И когда ты просматриваешь эту жизнь, то ты видишь: цепь, цепь, цепь. И они скованы, их не разомкнуть. А если разомкнёшь, всё рассыплется, и будет не твоя жизнь.

Прот. Димитрий Смирнов: Может, какой-нибудь случай расскажете нам?

Алексей Петрович Арцыбушев: Какой?

Прот. Димитрий Смирнов: Как Господь спас Вас от смерти.

Алексей Петрович Арцыбушев: Могу рассказать.

Прот. Димитрий Смирнов: Какой-нибудь один.

Алексей Петрович Арцыбушев: Я в лагере был фельдшером. Это институт Склифосовского. Тяжелейшая работа. Но я попал на самый страшный известковый карьер. Штрафной. Мне это было обещано за всё моё неповиновение на Лубянке.

Прот. Димитрий Смирнов: Следователь постарался…

Алексей Петрович Арцыбушев: Хорошая жизнь… Да. Там меня спросили на вахте: кто есть медработники. «Я фельдшер». Там же никто документы не спрашивает. Меня в санчасть. А там бараки, где в три ряда умирают от цинги люди: одного вынесешь, другой умрёт. Главное – чтобы пол блестел, чтобы ножами выскоблен, и столы. Это самое главное. А то, что дохнут, – это не важно.

И я заболел дизентерией. Хлещет. Ну я знаю, что дизентерия - это смерть. Никаких лекарств в санчасти, никаких. Главного врача там не было. Был старший фельдшер. Он говорит: «Лёш, ничего нет». Я говорю: «Что, умирать?» А он: «А что дальше делать тебе?»

И вдруг я вспоминаю, что моя мама рассказывала мне деревенское лечение дизентерии. Симпатическое. Нужно достать самую старую, самую солёную, самую ржавую, самую что ни на есть древнюю селёдку, сожрать её с потрохами и три дня не пить. Там ко мне хорошо относились воры и блатные, потому что я им помогал так же, как и всем, я не делил. Я отдавал (это естественно) не из-за того, что я их боялся. И я позвал одного и сказал: «Аркашка, вот так и так, я умираю. Достань». А пищеблоки – всё за зоной. В зону всё только привозят и из черпака в очереди наливают эту баланду. И он мне достал. И он мне привёз то, что нужно. Я сожрал. Три дня я лез на стену и не выпил ни глотка воды. И остался жив. Вот это такой прямой ответ на Ваш вопрос.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну, да. А сколько Вы всего отсидели?

Алексей Петрович Арцыбушев: Я был приговорён… я шёл по «церковному делу». Это дело Криволуцкого. Он был духовным сыном… в Загорске похоронен в подвале Батюков.

Прот. Димитрий Смирнов: Да, я вот поминал…

Алексей Петрович Арцыбушев: По нашему делу делали эксгумацию этого подвала … А я попал по этому делу, потому что он меня венчал дома.

Прот. Димитрий Смирнов: Отец Серафим?

Алексей Петрович Арцыбушев: Отец Владимир Криволуцкий.

Прот. Димитрий Смирнов: А, отец Владимир Криволуцкий. Понятно.

Алексей Петрович Арцыбушев: …венчал меня. Потом его посадили, а за ним «пошёл хвост» в двадцать человек. И всё старьё берём. Молодёжи нету, кадров нету. А нужны кадры, потому что убили этого…

Прот. Димитрий Смирнов: Сталина?

Алексей Петрович Арцыбушев: Нужна организация, нужна программа. «По особому совещанию…приговорить…за участие в антисоветском церковном подполье, ставящем себе цель: свержение советской власти и установление в стране…». Это общее, это всем батюшкам ставили. Вот у меня был Дамаскин, который сказал, что все эти новомученики своими действиями подрывали и мешали нашей Церкви нормально расти. Это он мне высказал такую вещь.

Прот. Димитрий Смирнов: А вот об этом поподробнее. Очень даже интересно. Что они подрывали?

Алексей Петрович Арцыбушев: Я Вам скажу. Для вредителей, для врагов народа была своя интерпретация вины. Для всего священства и людей, посаженных по «церковному делу», было восстановление монархии в стране.

Прот. Димитрий Смирнов: А, ну да.

Алексей Петрович Арцыбушев: Там – за вредительство, за то-то и то-то, там – политическое и всё что угодно. Все церковники шли как монархисты.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну, это правильно. Я вот тоже церковник, я монархист.

Алексей Петрович Арцыбушев: И Дамаскин говорил, что они шли как монархисты и подтверждали это своим показанием, поэтому советская власть душила Церковь, что они как бы были помощниками советской власти душить ту Церковь, которая осталась. Это Дамаскин мне сказал.

Три года уже тому назад написал обращение к Патриарху о канонизации.

Прот. Димитрий Смирнов: Кого?

Алексей Петрович Арцыбушев: Новомучеников.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну а каких?

Алексей Петрович Арцыбушев: Всех. Всех погибших за веру. Всех расстрелянных.

Прот. Димитрий Смирнов: Так… Ага… Вообще-то такая канонизация в русском зарубежье сделана. А мы уже с русским зарубежьем в единстве. А второе - у нас на Соборе 2000 года была такая формула: «…и всех, имена которых Господь знает». То есть у нас даже есть специальный день прославления всех новомучеников в день смерти митрополита Владимира Богоявленского. Но именно тех, которых ещё пока не канонизовали. А процесс канонизации персонально будет идти лет сто, я думаю.

Алексей Петрович Арцыбушев: Батюшка, но его делают по материалам допросов, по следственным материалам. А там ложь на лжи.

Прот. Димитрий Смирнов: Это да.

Алексей Петрович Арцыбушев: Прокурор меня спрашивает: «Ты веришь в Бога?» Я говорю: «Да». Он пишет не мой ответ «да», он пишет: фанатик. Потому что ему нужно сделать из меня фанатика, который потом пойдёт с пистолетом на Сталина. Вы понимаете?

Прот. Димитрий Смирнов: Конечно, понимаю.

Алексей Петрович Арцыбушев: Там людей доводили до состояния невменяемости.

Прот. Димитрий Смирнов: Понимаю.

Алексей Петрович Арцыбушев: И поэтому где подписал, что… Человек не мог прочитать допроса, который идёт двенадцать часов ночью, причём ему днём не дают спать. Попробуйте три – четыре недели не спите днём, не спите ночью…

Прот. Димитрий Смирнов: Да это всё понятно.

Алексей Петрович Арцыбушев: Вот я об этом Патриарху и написал.

Прот. Димитрий Смирнов: Дорогие братья и сестры, на этом мы прервём наше общение с дорогим Алексеем Петровичем. Но мы продолжим обязательно нашу беседу и, может быть, сделаем их несколько. Поэтому на сегодня до свидания и до скорой встречи.